Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

4 января Келли сопровождал Белла и Рухса – их прибалтийского завхоза, который прекрасно говорил по-русски и по-немецки, но не знал ни слова по-английски, – при инспекционной проверке нескольких кухонь АРА. Он написал об этом Джейн: “На первой кухне я увидел карапуза, которого бросила мать. Он стоял у печки, протягивая ручонки, чтобы согреть их, и тихонько всхлипывал. Клянусь, ему было не больше двух с половиной лет. Когда я остановился возле него, он подошел ко мне и схватился за мое пальто. Русские дети редко подходят к американцам и обычно просто глазеют на нас, когда мы появляемся на кухне”[158].

Увиденное тронуло Келли, но его предупреждали, что нельзя позволять чувствам брать над собой верх. “Мы никогда не берем детей на руки и даже не гладим их по голове, опасаясь инфекции”[159]

. В то время шесть работников кухни болели тифом.

На следующей кухне работники выдавали детям их порцию на день: по сто граммов хлеба и тарелке кукурузной каши.

Когда мы пошли на кухню, тотчас воцарилась тишина, прямо как при входе директора в школьный класс. Я прошел вдоль длинной очереди из 200 детей, внимательно рассматривая каждого. Ни один не улыбнулся мне и не выказал никаких чувств. Ты и представить себе не можешь, какими безразличными стали эти дети – плачут очень и очень немногие из них. Они стоят в очереди за карточками, отходят от прилавка, садятся с тарелкой на лавку и съедают все до последней крошки, не издавая ни звука[160]

.

Келли признал, что беспризорники одеты в “грязные лохмотья”, но у многих из них “умные, открытые лица, которые не могут не взывать к нашим чувствам”[161].

Как и многие американцы, он отмечал любопытную пассивность русских людей. В статье для New York Evening Post

он написал:

Большевики прославили Россию жестокостью. И все же не найти более миролюбивых и безобидных людей, чем крестьяне, которые составляют девять десятых населения страны. Голодая, они безропотно наблюдают за тем, как другие едят. Я никогда не видел голодного бунта или демонстрации ни в одном из российских городов и не слышал ни о чем подобном. Они терпеливо несут свой крест, не пытаясь найти причины своих бед и не тая ни на кого великой обиды[162].

Подобные комментарии говорили не столько о природе российских масс, сколько о неосведомленности американских сотрудников гуманитарных миссий. Если бы Келли больше знал о насилии, которое бушевало на российской земле с 1914 года, не говоря уже о масштабной крестьянской войне в революционные 1905–1906 годы и периодических кровавых восстаниях, вспыхивавших в XVIII и XIX веках (Пугачевское восстание 1773–1775 годов, пошатнувшее основы империи Екатерины Великой, стало самым знаменитым примером), он бы понял, что перед ним предстают не живые воплощения русской души, а жалкие остатки поверженного и умирающего народа.

7 января, в православное Рождество, Келли, Белл и Эльперин приехали в бедную лачугу, чтобы навестить мать с четырьмя детьми. Американцы прочитали в газете, что вся семья страдает от тифа, и Белл, неожиданно тронутый историей, отправил им особые пайки с кухни АРА. Семья жила в одной комнате в задней части двора. Едва одетые дети от голода были медлительны и лениво играли с несколькими обрывками цветной бумаги. Они были симпатичными, отметил Келли, но “очень бледными и совершенно лишенными эмоций – никак не реагируя на наш визит, они просто глазели на нас”[163]. Их мать была одета в лохмотья. Плача, она объяснила, что обменяла одежду на еду и сожгла всю мебель, чтобы обогреть дом. Ее муж лежал в больнице с тифом. Уже несколько дней семья голодала, сидя в холодном доме.

Келли описал увиденное в письме Джейн: