Российская национальная идея и внешняя политика. Мифы и реальности.

Конечно, не эти модели действуют, когда более крупная держава — демократическое государство с процветающей экономикой: в таком случае ее отношения с соседями могут основываться на взаимном уважении и экономическом сотрудничестве (как, например, между США, Канадой и Мексикой). В этом смысле эволюция по пути демократических политических и экономических реформ была бы для России наилучшим путем выхода из порочного круга в отношениях со своими более слабыми соседями. Однако это было бы слишком простым ответом на основную дилемму сегодняшней политики Москвы в отношении нового зарубежья. Дело в том, что на перспективы демократического развития России в следующем десятилетии ключевое воздействие будут оказывать ее отношения с ближайшими соседями. И не следует забывать, что исторически двуединая цель обеспечения внешней безопасности и расширения имперского господства была важнейшим фактором, определявшим жестко централизованную, тоталитарную и милитаристскую природу российского/советского экономического и политического режима.

Таким образом, сегодня еще одна важнейшая проблема для России состоит в том, как избежать возникновения враждебного окружения, или «санитарного кордона», из новых независимых постсоветских государств, и как предотвратить их превращение в сферу политического и экономического влияния, а потенциально и военного присутствия других крупных региональных или глобальных держав и союзов. Встать на изоляционистскую позицию означало бы бросить эти республики, далеко не всем из которых легко становиться жизнеспособными суверенными государствами, на волю стихии экономического упадка, территориальных и этнических конфликтов, гражданских войн и хаоса. Это могло бы спровоцировать вмешательство извне, оставило бы русские и другие этнические меньшинства в жертву угнетению и даже геноциду, а в результате смута перекинулась бы через более чем прозрачные границы и на Россию.

С другой стороны, попытки гарантировать себе благоприятное «ближнее зарубежье» путем установления там своего экономического, политического и военного господства могли бы вызвать сопротивление, втянуть Россию в многочисленные войны вдоль периметра ее границ, истощить ее ресурсы и подорвать демократические реформы. Русские, живущие за границей, и другие национальные меньшинства стали бы заложниками в руках местных властей. Присоединение военным путем территорий, населенных этническими меньшинствами,[9] превратило бы остальные республики именно во враждебный «санитарный кордон». Это могло бы привести к результатам, прямо противоположным желаемому: внешней интервенции в поддержку сопротивления российским посягательствам, конфронтации с Западом и исламским миром, широкому распространению насилия и дезинтеграции в самой Российской Федерации.

Что касается односторонних российских действий (часто прикрываемых решениями СНГ), то, кроме случая с Южной Осетией, все прочие результаты российского военного участия в урегулировании конфликтов и поддержании мира — в Приднестровье, Абхазии, Карабахе, Таджикистане (не говоря уже об опустошительной и бессмысленной акции в Чечне) — были нередко весьма сомнительны с точки зрения ясности цели и способности России держать ситуацию под контролем. Во всех этих случаях военные акции Москвы действительно привели к прекращению широкомасштабного кровопролития, однако вслед за этим ситуация зашла в тупик, прочный мир не был восстановлен и в конечном итоге российские контингенты стали объектом нападок неудовлетворенной стороны, поводом для растущих противоречий с теми или иными странами СНГ и политической борьбы внутри России.

Несомненно, фундаментальным пороком политики Москвы в постсоветском пространстве была и остается неопределенность в отношении своих конкретных интересов, отсутствие реалистических целей. Спектр взглядов российской политической элиты на этот счет простирается от глухого изоляционизма до восстановления СССР. Соответственно и официальная линия России, в зависимости от момента и уровня принятия решений, конкретных соседних стран и проблем, колеблется — от полной индифферентности до прямого силового вмешательства, инициируемого к тому же подчас на уровне регионального или локального военного командования.

Коренная причина такого положения в неспособности российских политиков самых разных убеждений осознать наконец, что — как бы ни относиться к роспуску Союза в декабре 1991 г., как бы велика ни была специфика отношений России с бывшими «братскими республиками» — они уже не особая группа соседних стран, а государства соответствующих примыкающих к России и очень разных регионов, в каждом из которых Москва имеет специфические проблемы и интересы. Они становятся все более важными по сравнению с общими для всех «постимперскими» вопросами. Ведь ни у кого не возникает сомнений, например, что отношения России с Финляндией и Китаем совершенно разные, хотя обе страны имеют с Россией длинную общую границу и в прошлом входили в сферу российского (советского) господства.