Российская школа бескорыстия

В 1917 г., после смерти брата, героя Первой мировой войны, которого похоронили в Оптиной пустыне, А. Д. Оберучева «поступила в монастырь» в с. Шамордино. Один из старцев Оптиной пустыни о. Анатолий благословил ее служить на пользу обители. Монахиню Амвросию (так ее нарекли при пострижении) поселили в монастырской больнице, где она лечила насельниц обители. Открылась новая страница ее жизни – монахиню Амвросию ждали не только тяжелые испытания, но настоящий ад архангельских лагерей. «Как скорби переносить?» – спрашивала она у своего духовного наставника в Оптиной пустыни отца Анатолия. «Положиться на волю Божию. А о тех, которых считаем виновниками, думать, что они только орудия нашего спасения».

Со смирением принимала матушка все, что ей пришлось пережить. После революции были арестованы все батюшки, а потом и к ней на вокзале в Козельске подошли двое в военной форме – ее жилищем стала тюрьма.

«Из нашей группы по несколько человек разместили в разных камерах. Там были такие же нары, но людей очень много и очень тесно. Лечь можно было только боком, а чтобы повернуться – встанешь, завернешься одеялом и опять боком ляжешь. Мне дали опять место с краю, значит, у меня с одной стороны только доски. Конечно, это лучше. Но, к сожалению, из-за перегородки вылезает масса клопов и ночью спать почти нельзя. Когда прислали еще нескольких, то им пришлось лечь под нарами»

На допросе следователь говорил с матушкой Амвросией ласковым, дружелюбным тоном. Он зачитал, в чем она обвинялась – в агитации молодых девушек, привлечении к монашеству и организации общины (после закрытия Шамординского монастыря несколько монахинь жили в Козельске вместе на квартире). На что монахиня Амвросия ответила, что избегала всяких знакомств и вела самую уединенную жизнь. Следователь подтвердил: «Да, я знаю, знаю хорошо вашу жизнь. Вас можно обвинить только в немой агитации. Вас там знают и уважают. Вот врач – верующая, в этом безмолвная агитация». И добавил: «Вины у вас никакой нет. Скорее всего, вас освободят или дадут какую-нибудь ссылку в недалекое место. Лишь бы вы уехали отсюда, где вас уважают и так вам доверяют». Затем он заговорил мягким и нерешительным тоном: «Если бы вам… немного… (чувствовалось, что он подыскивает необидные выражения) изменить внешность…» «Я уже на краю гроба, могу ли я менять свои убеждения?» – сказала матушка и осталась верна себе.

После ареста матушку Амвросию (Оберучеву) долго держали в Смоленской тюрьме, потом сослали в Архангельск. Оттуда – в знаменитую «Макариху» близ Котласа – город ссыльных, затем в Великий Устюг, где заключенных держали в обращенном в каземат Троицком монастыре. И куда бы она не попадал – в тюрьму, в концлагерь, на лесоповал, глухую северную «командировку», откуда мало кто возвращался и пребывание на которой она описывает с леденящими кровью подробностями, – всегда оказывала медицинскую помощь всем нуждающимся.

Одинокая, измученная тяжелыми условиями ссылки на севере, она старалась никому не отказывать в помощи – и ссыльным, и местным жителям. Она поразительно напоминает Великую княгиню Елисавету Феодоровну, которая, будучи сама ранена, перевязала голову ближнему…

В своих «Записках о матушке Амвросии» монахиня Михаила попыталась описать «последние тяжелые годы ее светлой жизни».

«В 1931 году м. Амвросия находилась в Великом Устюге. Туда же приехала группа священников, высланных из московской тюрьмы. Приезжая в Великий Устюг, ссыльные сначала попадали в тюрьмы, организованные в разоренных храмах на берегу реки Сухоны. Начальство разрешило матушке оказывать помощь больным ссыльным. И она не только лечила, но, не щадя сил, помогала всем кому только могла – и телесно, и духовно.

Многим страдальцам она облегчала последние часы, даже минуты жизни. Сколько больных, брошенных и умирающих с отчаянием в душе получали от нее духовную поддержку и утешение! Некоторые из них, успокоенные и просветленные ее верой, скончались у нее на руках! Она даже успевала напомнить о «подготовке к вечности», как она выражалась, подсказывать слова молитвы и направить мысли к Богу.