Российские фантасмагории

Опять в санатории раздался звонок к обеду. В это время в саду подальше играли в снежки, поближе на скамейках шел разговор. Снежки взлетали, ударялись о спины, о воротники и разлетались. Евгений не удержался и присоединился к играющим. Часть играющих наступала, другая часть отступала. Улучив момент, переходил в наступление. Санатория способствовала превращению на некоторое время своих постояльцев в детей. Вольные забывали о своей болезни; они сытно, с правильными промежутками, ели, много спали, читали романы, играли в домино, увеселялись кинематографом, поучались лекциями. Если бы была осень, то больные лазили бы по деревьям, карабкались бы на дубы и стряхивали бы желуди, предназначая их на кофе, и отвозили бы их своим женам или мужьям в мешках домой. Но так как сейчас была зима, то они с удовольствием слушали лекции о вреде алкоголя, о физических методах лечения нервных болезней.

Как-то был приглашен ансамбль театра «Комедия»; актеры весело сыграли «Ремесло господина кюре». Зал хохотал; Евгения не очень развлекла пьеса. Загримированные актеры с чемоданчиками в руках сошли в сад и в таком виде поспешили в близлежащий клуб красноармейцев.

Евгений поражен был театральностью их выхода.

Опять ночью Евгений сидел в парикмахерской и думал, как бы ему обыграть смерть. Смерть не возникала перед ним в образе гравюры, в образе скелета с косой; он чувствовал ее в себе самом; это-то и составляло трудность; приходилось перенести игру во внутренний план, во внутренний мир.

«Насмешка убивает, — думал Евгений. — Что, если почувствовать, что смерть смешна, что, если начать острить над смертью…»

Евгений улыбнулся, розовая заря постепенно появлялась в окне.

Но Евгению не пришлось острить над смертью.

Он вспомнил «Приятное времяпрепровождение» и рассмеялся. Вора должны были повесить. На лестнице он попросил пить. Ему принесли стакан воды. Опустошив его, он как бы нечаянно уронил его. «Ах, — сказал он, — со мной наверное сегодня случится какое-нибудь несчастье, так как я никогда не разбивал стакана без того, чтобы со мной не происходило несчастья».

«Стоит ли всякой ерундой заниматься!» — подумал он. Фигура его в глазах его снова получила очарование. Среди мира игры он чувствовал себя первым игроком, игроком по природе.

Каждый день стал для Евгения интересен по-новому: то больной взбирался на декоративную башню, в то время как Евгений осматривал декоративную пирамиду; то он вместе с больными осматривал примерный совхоз с огромными неподвижными свиньями, мирными коричневыми барашками, огромным быком с кольцом в носу и опрятными коровами; то он отправлялся размышлять на настоящее лошадиное кладбище, где было похоронено 123 лошади под мраморными и гранитными плитами; там прочел эпитафию:

ВЕРХОВАЯ

ЛОШАДЬ КОБЫЛА

ГНЕДАЯ МИЛАЯ СЛУЖИЛА

ИХ ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВАМ

ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ

И ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ АЛЕКСАНДРЕ ФЕДОРОВНЕ ПЯТЬ

ЛЕТ. ПАЛА В 1842 ГОДУ, СЕНТЯБРЯ 28-ГО ЧИСЛА. НА СЕЙ ЛОШАДИ

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ ИЗВОЛИЛ 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА

ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОВАТЬ ВЕРНОЙ ГВАРДИЕЙ

ПРОТИВ МЯТЕЖНИКОВ И НЕСМОТРЯ

НА НЕСКОЛЬКО ЗАЛПОВ ОСТАЛСЯ

ПО МИЛОСТИ БОЖИЕЙ

НЕВРЕДИМ. ЛОШАДЬ

ТАКЖЕ НЕ БЫЛА

РАНЕНА.

Или в комнате дневного пребывания Евгений слушал рассказы шофера, славного малого, любящего искусство, о китайском «Мерседес», т. е. о «Форде», или о том, как вез шофер генералов в Карпатах и чуть автомобиль не опрокинулся в пропасть из-за самонадеянности генералов; или следил за игрою стариков в шашки; старики каждый ход сопровождали прибаутками: «Он дается, она, шашечка, хорошенькая», «Ах, дедушка, ах, кормилец родной, у него, у дедушки, не забалуешься», «Да, дедушка, такая марация, люди крещеные, дедушка, ходи, дедушка», «Ходи, дедушка, Бог простит, ходи, кормилец!», «Ох, дела плохие, гармонии дорогие!», «Ой, плешка!» Иногда обращались к утрированно помогавшим: «Катись ты на худенькую лошадку!»

У Керепетина хранилась библиотечка вечно странствовавшего Евгения. Книжечка была с вензелем «С.Р.», суперэкслибрисом Константина Павловича. «Вряд ли главный начальник польской армии читал эту книгу, — думал Евгений, — она совсем новенькая, да и у него был совсем другой вкус».