Российские самодержцы. Екатерина II. Иван Грозный

Екатерина сохранила основы безусловной централизации управления и, «воображая, что абсолютный властитель все знает, может и делает» (Хёцш), правила «из кабинета», совмещая в своем лице канцлера, министров и Государственный совет.

С большой энергией императрица входила в курс управления страной, в котором у нее до сих пор вообще не было опыта, и уже в первые годы своего правления предпринимала длительные поездки по империи, чтобы собственными глазами увидеть действительное положение вещей — со времен Петра Великого этого не делал никто из венценосцев, — и очень скоро с самоуверенностью дилетанта она начала принимать и в этой области решения, часто довольно поспешные.

Екатерина II была неутомима в новых начинаниях. Напротив, к последовательному продолжению однажды начатого она выказывала значительно меньше интереса, и очень часто шумно начатое вновь тихо отменялось либо превращалось в свою противоположность. Она метко назвала сама себя «commenceuse par profession». Ее начинания были высоко оценены в первую очередь за границей и получили страстно желаемое одобрение. Но еще при ее жизни внимательные наблюдатели высказывали сомнения в том, имело ли для нее значение что-либо вообще.

Екатерина постоянно подчеркивала, что все, что она делает, совершается лишь «из искренней любви к нашему Отечеству». Уже на первом заседании Сената самодержица тронула сенаторов до слез своим заявлением, что она считает собственностью государства все, что ей принадлежит, и что в будущем не надо делать различия между ее личными интересами и интересами государства. Однако, закрепившись на троне, самодержица этого отнюдь не придерживалась.

Под бурное ликование после коронации она объявила, что каждый ее подданный имеет право передать ей лично прошение. Пять лет спустя (1767 год) она выпустила указ, в котором говорилось: «Если кто-либо осмелится непозволительным образом передать жалобу императрице в собственные руки, то жалобщик будет наказан кнутом и сослан». После своего прихода к власти, в октябре 1762 года, она во всеуслышание объявила в манифесте, что ненавистная «тайная розыскных дел канцелярия» упразднена, то есть устранен инквизиторский полицейский режим. В действительности эта канцелярия продолжала существовать под другим названием весь срок ее правления, а тем самым и полицейский режим[2].

Точно так же и инсценированное «привлечение представителей народа к законодательной деятельности» стало в результате не чем иным, как «шедевром ее искусства правления» (Виттрам).

«Привлечение представителей народа»

На четвертом году своего правления (1766 год) Екатерина объявила, что в рамках большой правовой реформы она будет привлекать представителей сословий к созданию законов. Это походило на отказ от самодержавия.

Мысль об ограничении самодержавной власти не была новой для России. За 32 года до восшествия Екатерины на престол группа высших сановников — члены «Верховного тайного совета» — в связи с приглашением императрицы Анны на трон (1730 год) напрасно пытались побудить монархиню отказаться от самодержавия путем так называемых «кондиций». После восшествия Екатерины на трон Никита Панин, также напрасно, сделал аналогичную попытку конституционного ограничения самодержавия путем создания аристократического совета. Сенсационным было то, что подобные устремления исходили от самой императрицы.

В целях создания нового свода законов Екатерина созвала в Москву выборных представителей народа на Большую законодательную комиссию[3]. Представлены были: дворянство (161 депутат), города (208 депутатов), вольные крестьяне (79 депутатов), казаки (54 депутата) и так называемые инородцы (34 депутата); кроме того, в комиссии участвовали 28 назначенных короной членов. Крепостные крестьяне представлены не были.

Из-за полного непонимания действительного положения вещей созыв Большой комиссии был воспринят за границей, по выражению одного английского современника, «как невиданный пример добровольной передачи власти абсолютным правителем народу». Даже Фридрих Великий, который, в отличие от некоторых частных высказываний, не скупился на публичные похвалы дочери своего генерала, за эту инициативу «отвел ей место между Солоном и Ликургом».