Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I

А «друзья своих интересов» умело внушали своему властителю сознание связи этих интересов с его собственными, самодержавно-династическими. Внушали и положительно и отрицательно: и тем, что власть помещичья – необходимая опора власти самодержавной, и тем, что приступ к преобразованию социальных отношений неизбежно приведет к революционному потрясению. Ликвидация крепостного права казалась чреватой большими опасностями для самодержавия. Давняя мысль Карамзина, что «дворяне, рассеянные по всему государству, содействуют монарху в хранении тишины и благоустройства», а если государь, «отняв у них сию власть блюстительную, как Атлас, возьмет себе Россию на рамена», то не удержать ему такой тяготы, была крепко усвоена в правительственных кругах. Теоретик николаевской правительственной системы граф С.С. Уваров, министр народного просвещения, утверждал, что «вопрос о крепостном праве тесно связан с вопросом о самодержавии и даже единодержавии: это две параллельные силы, которые развивались вместе, у того и другого одно историческое начало и законность их одинакова»; он говорил о крепостном праве: «Это дерево пустило далеко корни – оно осеняет и церковь, и престол, вырвать его с корнем невозможно». Николай официально высказывал взгляд на дворянство как на «сословие, коему преимущественно вверяется защита престола и отечества», носился, однако, с мыслью признать основой его привилегированного положения землевладение, а не владение крепостными. В попытке провести разделение этих двух вопросов Николай был под определенным влиянием остзейских порядков, где так называемое освобождение крестьян было проведено без наделения их землей в собственность и с сохранением над ними помещичьей административно-судебной власти. Последнее не соответствовало, по существу, автократическим стремлениям Николая. Бюрократизация местного управления более отвечала бы его намерениям. В таком направлении и был сделан некоторый шаг реформой 1837 г.: уезды разделены на станы с назначением становых приставов, как и уездных заседателей, губернским правлением. Но этот шаг не имел продолжения: не только выбор исправников остался за дворянством, но и приставов, и заседателей указано было назначать преимущественно из местных помещиков. Что до владения землей, то Николай объявил помещичью поземельную собственность «навсегда неприкосновенной в руках дворянства», как гарантию «будущего спокойствия». Он пытался, однако, поставить на очередь переход от крепостничества к «переходному состоянию» в проекте положения об «обязанных» крестьянах, по которому помещики, сохраняя право вотчинной собственности, предоставляли бы крестьянам личную свободу и определенную часть земли за повинности и оброки по особому для каждого имения инвентарю. Мера эта, по проекту, разработанному Киселевым, должна была получить общегосударственное значение, независимо от воли отдельных помещиков. Но такие предположения встретили столь раздраженную и настойчивую оппозицию в кругах высшей дворянской бюрократии, что Николай поспешил отступить. Проект нового закона был внесен в Государственный совет в таком измененном виде, который лишал его всякого серьезного значения, а император снабдил его в речи совету и в пояснительном циркуляре министра внутренних дел такими оговорками, которые дали иностранному наблюдателю право назвать все это «печальной сценой комедии». В этой характерной речи Николай говорил: «Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении, есть зло, для всех ощутительное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным»; «нынешнее положение таково, – заявлял он далее, – что оно не может продолжаться, но вместе с тем и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения». Эти безнадежные слова вскрывают основное положение николаевского правительства: острое опасение каких-либо «потрясений» парализует сознание, что существующий порядок «не может продолжаться». И закон об обязанных крестьянах потерял силу в оговорке, что его проведение в жизнь предоставлено на волю тем из помещиков, которые сами того пожелают, и в пояснении, что он устраняет «вредное начало» александровского закона о свободных хлебопашцах – отчуждение части земли в собственность крестьян, а устанавливает сохранение вотчинной собственности за помещиками и на те земли, какие отойдут в пользование крестьян «обязанных». В итоге – лишь новая победа дворянства над «предрассудком» крестьян, будто при личном их закрепощении они все-таки – подлинные владельцы земли.