Границы позднеимперской России, как и других империй и государств того времени, были проницаемы, по большей части слабо охранялись и тянулись на тысячи километров. Мигранты с легкостью пересекали их, зачастую не замеченные имперскими властями. Модели и процессы этих миграций соединяли Россию с другими частями света связями, которые мы только начинаем изучать. Принадлежавшие к разным категориям, все мигранты заслуживают нашего внимания. Паломники, направлявшиеся в Мекку, – особенно полезный объект для изучения перемещений через формальные границы России, поскольку их миграции происходили в оба конца, были периодичными (привязанными к определенному времени года по исламскому лунному календарю) и потому отслеживаются сравнительно просто.
Выявляя маршруты и перемещения паломников, мы начинаем смотреть на империю по-новому, с пространственной точки зрения. «Империя» – неоднозначный термин, и здесь я применяю его к географическому пространству, иначе оформленному и более обширному, чем замкнутая территория Российской империи, как она обозначена на картах. Полезным будет позаимствовать некоторые аналитические концепции и термины у географа Дэвида Харви, который различал «абсолютное» и «относительное» пространства. Применяя эту теорию к Российской империи, мы можем сказать, что абсолютное пространство империи заключалось в ее территориальных границах, а относительное – рождалось в ходе миграции и обмена между российскими подданными, российскими местностями и народами всего мира23
.Хадж – точка входа в это относительное пространство, и он дает возможность исследовать малоизвестные аспекты того, как в течение XIX века перестраивалась Российская империя. Изучение истории хаджа напоминает нам, что позднеимперские границы России выглядели для современников иначе, нежели для нас: зачастую они не играли роли для тех, кто пересекал их (нередко не зная этого), и имели неопределенный характер с точки зрения имперских чиновников, многие из которых считали их временными. Таким образом, географические контуры России в XIX веке не были предначертаны, и империю с пространственной точки зрения нельзя просто свести к ее знакомой фигуре на карте как к ясно определенной и самодовлеющей сущности.
Реакция мусульман на участие России в хадже была неоднозначной. Листая страницы мемуаров о хадже, можно найти и похвалы, и жесткую критику. Неудивительно, что похвалы исходят в основном от мусульманской элиты, которая обладала привилегированным статусом благодаря своей службе русскому правительству и потому имела все основания одобрять русское участие. К этой элите принадлежали такие люди, как муфтий Султанов, глава Оренбургского собрания, который совершил хадж в 1893 году и на три дня остановился в русском консульстве в Джидде на обратном пути из Мекки. Рассказ Султанова полон восхвалений в адрес русского консула А.Д. Левицкого, который «оказался настолько любезным, что с удовольствием предложил остановиться в своей квартире», несмотря на вспышку холеры в Джидде и риск заражения24
. Однако другие жаловались на навязчивость, грубое обращение и грабительство жадных посредников, работавших от имени государства. Один астраханский татарин-мусульманин в 1909 году советовал своим читателям избегать «нечестного» одесского муллы Сабиржана Сафарова, который работал агентом русских пароходных компаний и беспощадно охотился на бедных паломников25.Но было бы ошибкой заключить, что мусульмане просто возмущались попытками России поддерживать хадж или активно отвергали его инфраструктуру, построенную Россией. В общем и целом большинство мусульман из России в той или иной мере использовали в своих паломничествах имперскую поддержку. Русские консульские архивы наполнены перепиской между паломниками и чиновниками консульств, откуда видно, что мусульмане регулярно обращались к консульским чиновникам за помощью в хадже: просили денег, указаний, временного жилья, медицинской помощи, отправки писем родственникам в Россию и т.д. Список просьб и требований длинен и отражает острые нужды паломников в ходе длительного и трудного путешествия из России в Аравию. Многие паломники писали русским консулам письма с благодарностью за помощь, обещали молиться за них и за царя и радовались, что являются царскими подданными и пользуются дипломатической защитой за границей.
Русские консульские чиновники зачастую воспринимали эти письма буквально, как свидетельство того, что поддержка хаджа содействует укоренению в российских мусульманах гордости за их статус российских подданных и укрепляет в них лояльность царю. Но мы должны проявить больше осторожности. Несомненно, многие мусульмане были благодарны за протекцию со стороны России во время хаджа, однако у нас мало оснований считать, что это как-то меняло их отношение к царю или империи. Их готовность пользоваться услугами Российского государства и выражения благодарности в письмах скорее свидетельствуют об изобретательном применении статуса российских подданных, когда это было удобно и когда требовалась защита или помощь.