Российский колокол, 2015 № 7-8

В период своей работы над «Очерком по истории образовательной системы допетровской Руси» мне не раз приходилось пользоваться его монографией «Очерки истории астрономии в России» (М., I960), работами по истории Московской Руси и краеведению. Именно тогда, при подготовке им нескольких статей для «Детской энциклопедии», в начале 70-х годов он мне убедительно доказал, что в допетровской Руси рассуждения Аристотеля по космографии были не менее известны, чем акафисты Иоанна Златоуста, что грамотные московские монахи, ремесленники и крестьяне еще при Иване III и Иване IV Грозном знали, что Земля круглая и Солнце ходит вокруг Земли, как и Земля вместе с Луной ходит вокруг Солнца, что Земля+Луна – это двойная планета. «Не надо наших предков-язычников считать отсталыми невеждами. В Древней Греции, задолго до нашей эры, у каждого храма стояли автоматы для разлива за деньги священной воды. Многие эллинские храмы имели двери, которые открывались в нужный момент при помощи сжатого пара, а в древнем Вавилоне вовсю практиковалось асфальтирование дорог», – говорил не раз Борис Александрович, желая тем самым как-то смирить нашу гордыню. А некоторым академикам-партийцам, учёным-марксистам не нравились его крайне спорные «левые монархические» взгляды на развитие русской культуры: «Золотой век русской поэзии был бы невозможен без крепостного права. Дворянская русская литература расцвела на гумусе трёхсотлетнего рабства». Когда у него начинало проявляться весеннее обострение, его неизменно клали в психоневрологическую клинику им. Соловьёва. Там его пламенные, социальные историософские и космологические речи не представляли общественной опасности. Выход лётчика-космонавта Алексея Леонова в 1965 году в открытый космос и рассказ самого космонавта о своих ощущениях от «общения один на один» с беспощадно-равнодушной и смертельно студёной Чёрной Бездной произвел на выдающегося астронома неизгладимое впечатление, и он стал ярым сторонником идеи «испытания открытым космосом» всех претендентов на высшую власть в стране.

Когда в СССР в 1970 году вышли в русском переводе научно-популярная «Вселенная» и роман «Сами боги» (1974) американского астронома и писателя-фантаста Айзека Азимова (1920–1992), то многие наши любители астрономии и почитатели научной фантастики нашли её менее интересной и в смысле новизны, и в смысле формы подачи сложных астрофизических явлений. И это вполне понятно. Борис Александрович в период своих душевных и интеллектуальных озарений мог увидеть за «ветхой занавеской Тьмы» такое, чего не могли узреть многие с помощью самого мощного в мире телескопа Хаббла. Он многое в астрономии сделал первым и многое предвосхитил в изучении генезиса планетарных взаимодействующих галактик (в частности, принцип взаимодействия двойных галактик «Мышки» (NGC 4676А и NGC 4676В – А.А.). И независимо от Роберта Трюмплера он обнаружил также существование поглощения света в межзвездном пространстве. Он чувствовал наличие в «пустом пространстве» некоего межгалактического эфира, «тёмной материи», без которой невозможно объяснить разнообразия форм галактик, без которой невозможно равновесие всего сущего (Воронцов-Вельяминов Б.А. «Внегалактическая астрономия». М., Издательство «Просвещение», 1973; «Очерки о Вселенной». Изд. 4-е. М., 1974).

При сборе текстов научно-популярного характера, предназначенных для детской, подростковой, школьной аудитории у Алексея Ивановича Маркушевича возникли трудности с текстами по алгебре, геометрии и математическому анализу, изначально связанному с наследием математического «языка», с его грамматикой и «духом» положительных и отрицательных чисел, так сказать, с философией бесконечно больших вещественных и мнимых чисел. Как и прежде, он рассчитывал на авторов статей из журнала «Математика в школе», но здесь ему нужны были не просто талантливые педагоги-методисты и новаторы, а опытные с большим стажем пропагандисты научно-популярных знаний и достижений науки и техники. Раньше таким человеком, умевшим адаптировать для любознательных детей любой сложный математический текст, был поэт-футурист, прозаик и теоретик стихосложения, математик и статистик Сергей Павлович Бобров, но он умер в 1971 году, а его близкий приятель и коллега по теории русского стихосложения, великий математик XX века Андрей Николаевич Колмогоров, увы, таким даром не обладал. Для того чтобы использовать для третьего тома «Детской энциклопедии» хотя бы частично из уже написанного С.П. Бобровым в качестве занимательной математики, Алексею Ивановичу Маркушевичу пришлось подключить вдову усопшего поэта-математика – Марию Павловну Богословскую-Боброву (4).

А поэтому всё, что касается малоизвестного из долгой и трудной жизни Сергея Павловича, я узнал от самой Марии Павловны и друга поэта – великого математика XX века А.Н. Колмогорова(Б).