Российский колокол, 2016 № 1-2

Проснулся утром неожиданно трезвый.
На улице солнечно и, наверное, жарко.
Поджарил хлеб и сквозь дырку в ломте отрезанном
Уставился на включенную кофеварку.

И тут в голове словно вспыхнула лампочка,

Застучали индейские барабаны.
Где-то там снаружи влюбляются ласточки,
Встречаются великие океаны.

Там трубят в саванне слоны могучие.

Ветер пахнет миррой и дышит ласково.
Там вонзает черный кавалер-туча
Бутоньерки молний в лиловый лацкан.

И в окружении этого удивительного где-то,

Городов под водой и знамений в небе,
Тихо и безмятежно на станции «Сетунь»
Дремлет ребенок в материнском чреве.

Вот такое пришло ко мне озарение,

Утреннее, солнечное и неожиданно трезвое:
Самое важное – это точка зрения
Или просто дырка в ломте отрезанном.

Кашалот

В глазах кашалота протяжная гаснет мысль,
Пока он недвижный лежит в полосе прибоя.
Взлетают гагары, и волны целуют мыс,
И небо над пляжем пронзительно-голубое.

На шкуре гиганта отметки былых побед,

С тех пор, как спускался, подобьем Господней кары,
В кромешную бездну, куда не доходит свет,
И рвал поглощая бесцветную плоть кальмаров.

Вот снасть гарпунера, что так и не взял кита.

Вот ярость касаток, кривые акульи зубы,
И старый укус, что оставила самка та,
Которую взял подростком в районе Кубы.

Он видел вулканы и синий полярный лёд,

И танец созвездий над морем в ночи безлунной,
Беспечный бродяга холодных и теплых вод,
Как знамя над хлябью свои возносил буруны.

Но странная доля, проклятье больших китов,

И в этом похожи с людскими китовьи души:
Владыкам пучины, как нам, до конца веков
Из вод материнских идти умирать на сушу.

Взлетают гагары, и волны целуют мыс,

Заря безмятежна, а даль, как слеза, чиста.
В небе над пляжем упрямо штурмует высь
Белое облако, похожее на кита.

«Пятнашка» (из цикла «Московский троллейбус»)