Российский колокол №1-2 2018

– Скажите, что вы ушиблись, что это просто ушиб. А теперь вы вполне можете идти на работу, если хотите, конечно. А чтобы ваше опоздание прошло незаметно, я взял с собой этих молодых людей, ваших коллег, сотрудников НПО. С ними вы и отправитесь на службу. Только не подумайте, что я заставляю вас идти на работу. Это ваше личное дело и нас совершенно не касается. Если не хотите идти в таком виде, залепите пятно пластырем, вот возьмите, мы заранее обо всём позаботились

КГ подошел к зеркалу и убедился, что пластырь надежно закрыл пятно. «Шрамы украшают мужчин», – подумал он. Потом уставился на двоих юнцов, которые казались ему просто посторонними статистами, беззастенчиво рассматривающими фотографии хорошенькой женщины. Как он их сразу не узнал? Это же молодые специалисты, совсем недавно пришедшие на работу в соседний сектор. Какие же они худосочные и прыщавые. Видимо, они ещё не узнали, что на свете есть женщины. Никудышные специалисты и несостоявшиеся мужчины. Никогда не состоятся – ни как специалисты, ни как мужчины.

– Извините, ребята, что не узнал вас, – сказал он после минутной паузы. – С добрым утром.

«Ребята» заулыбались так, словно они специально пришли сюда, чтобы пожелать КГ доброго утра, и очень корректно пожали протянутую руку Бориса.

– Похоже, наши гости внезапно испарились, будто их и не было совсем. – Борис задумчиво потрогал наклейку на лбу. – Получается, что мы вместе отправимся сейчас на работу. Я скажу вашему руководителю, что сегодня утром вы мне очень помогли. Не сходите ли в мою спальню за шляпой? Погода не очень, накрапывает дождь, и мне, пожалуй, было бы удобней в шляпе. Да не бегите вы так, дело не такое уж спешное. Большое спасибо, очень хорошо, – юнцы продолжали улыбаться ему и заглядывать в глаза.

Спустились на лифте, внизу их встретила Евдокия Прокопьевна. На её лице нельзя было заметить следов смущения или вины. Она открыла входную дверь и подержала ее, пока все трое не очутились на улице. КГ обратил внимание, насколько глубоко пояс лифчика, угадывавшийся под кофточкой, и фартук врезались в её мощный и непоколебимый стан. Из парадной дома напротив появились старухи, которые всё время наблюдали за перипетиями ареста КГ.

– Не смотрите на них, – скомандовал Борис, но потом смутился – какое право он имеет говорить в таком тоне с этими молодыми, но уже вполне взрослыми людьми? – Мы здорово задержались, ребята. Ладно, я угощаю. Сбегайте на угол, поймайте такси, я плачу.

Когда они уже были в такси, КГ вспомнил о том, что сначала не обратил внимания на этих молодых людей, а между тем, это сотрудники его предприятия и очень хорошо ему знакомы. А потом, когда уже говорил с ними, он опять не заметил, на этот раз – как исчезли инспектор и два охранника с ним. «Да, – подумал Борис, – плохо дело. Это свидетельствует о том, что ты, Борис Илларионович, теряешь присутствие духа. Обрати внимание. Эти оглоеды так просто твоё дело не оставят. Тебя ждут суровые испытания. Ничего, я ещё разберусь с этим секретным ведомством; кто они и по какому праву портят жизнь приличным людям».

2.

Какой всё-таки замечательно интеллигентный и корректный народ трудился на его фирме «Базальт»! Наклейку на лбу Бориса невозможно было не заметить. Но никто ему и слова не сказал. Могли бы и сказать что-нибудь участливое. Типа того – что, мол, случилось? Вы ушиблись, обращались ли вы к врачу, нет ли, к примеру, сотрясения мозга? Ничего подобного. Все отводили глаза и старались поскорее закончить разговор с КГ.

Только начальник отдела Евгений Тимофеевич Полупанов, полнокровный жизнерадостный человек, который очень любил КГ за трудолюбие и исполнительность, а главным образом – за улыбчивость и нежную показную любовь к начальству, и даже иногда после работы приглашал его «зайти к полковнику», то есть посетить рюмочную на углу Литейного и «полковника Пестеля», чтобы вместе выпить по рюмке холодной водки и закусить бутербродом с килькой, встретив Бориса в приемной отдела, озаботился его внешним видом и, не спросив ничего о наклейке на лбу, поинтересовался, всё ли у того в порядке. Ведь у Бориса, как ему сказали, сегодня день рождения. Почему же он так бледен и не случилось ли чего особенного с ним сегодня утром?

Может так быть, что они все прекрасно понимают смысл наклейки? Может ли быть, к примеру, что для них всех он уже совсем конченый человек, изгой, враг пролетарского государства, а эта наклейка на лбу – все равно, что желтая звезда Давида, пришитая к одежде евреев в фашистской Германии?