Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

О «европейском путешествии» Н.М. Карамзина 1789–1790 годов по Германии, Швейцарии, Франции и Англии мы знаем в основном со слов самого Карамзина из «Писем русского путешественника». Между тем все больше доказательств получает версия, согласно которой это было вовсе не «путешествие», а бегство из Москвы от возможных репрессий – бегство, организованное друзьями Карамзина из масонского кружка Николая Новикова. Не было и никаких «писем путешественника» – Карамзину было запрещено писать, и 14 месяцев он никому не писал из-за границы. Более того, согласно этой версии, осенью 1789 года в Швейцарии, в Женеве Карамзин перенес тяжелейшую душевную болезнь, от которой с трудом оправился. В своих стихах, написанных тогда в Женеве, он считал свое выздоровление «чудом» и «вторым рождением». А то, что спустя 14 месяцев, летом 1790 года он вернулся в Россию, когда направляемые Екатериной II репрессии против его друзей из «кружка Новикова» пошли уже всерьез, было актом большого гражданского мужества…

Нет ни малейших сомнений, что карамзинские «Письма русского путешественника» (название это, повторяем, полно горькой авторской иронии) – книга, по сути, насквозь либеральная и даже либерально-космополитическая. Ведь сам генезис раннего карамзинского мировоззрения пришелся на очень конкретный период отечественной истории. Прошло не так много лет после воцарения Екатерины II, и в русской культуре постепенно закрепилась комплиментарная по отношению к «просвещенной императрице», но и весьма историософски содержательная антитеза «тело versus душа» в оценке направления нашей истории XVIII века. Когда весной 1770 года в Санкт-Петербургской академии художеств выставили для обозрения модель фальконетовского «Медного всадника», Александр Сумароков сочинил стихотворную надпись «Ко статуе Государя Петра Великого», где выдал запоминающуюся метафору: «Петр дал нам бытие, Екатерина – душу». Похожую формулу находим и в стихотворном послесловии Михаила Хераскова к его роману «Нума Помпилий, или Процветающий Рим» (1768): «Петр россам дал тела, Екатерина – душу».

Однако не императрице, а литератору и историку Карамзину было суждено совершить великое дело – вдохнуть живую душу в тело созданной великим Петром империи, наполнить самобытным гуманным смыслом самодержавный контур, не повредив при этом оболочки. Верно заметил на сей счет историк С.М. Соловьев, выступая в актовом зале Московского университета 1 декабря 1866 года, в день 100-летнего юбилея Карамзина: «После тревожной эпохи преобразования и переходного времени… произошла перемена в основном взгляде русских людей; они заявили свое недовольство одним внешним и требовали внутреннего, требовали вложения души в тело (везде выделено мной. – А.К.), и требование было удовлетворено… Вглядимся в эту мягкость черт Карамзина, припомним в нем это сочувствие к чувству, к нравственному содержанию человека, припомним его выражение, что чувством можно быть умнее людей умных умом». Напомним, что дореволюционный критик А.М. Скабичевский советовал всем читателям Карамзина «откинуть в сторону его политические взгляды» и посмотреть на него как на «моралиста-прогрессиста», который «первый, вопреки средневековой догматике, начал проповедовать и свободу страстей, и право человека на земное счастье», что было по тем временам неслыханной ересью и вызвало натуральные доносы, где сочинения Карамзина объявлялись «исполненными вольнодумческого якобинского яда».

Разумеется, потрясения европейских революций (прежде всего Французской, которую Карамзин-эмигрант имел возможность наблюдать лично) закономерно привели к переосмыслению им многих проблем, ранее решаемых в чисто либеральном ключе, и существенному «поправению» его политических позиций. Однако сам этот процесс эволюции Карамзина от либерального космополитизма к либерал-консерватизму требует внимательного анализа.