После краткой турецкой оккупации исповедовавшие христианство местные жители и пресса обвинили мусульман в измене. Наместник Илларион Иванович Воронцов-Дашков в январе 1915 года отозвался на это депортацией примерно 6000 российских подданных – мусульман на необитаемый остров Наргин в Каспийском море близ Баку: их обвинили в том, что во время оккупации они сотрудничали с турецкими войсками[141]
. В том же месяце Н. Л. Петерсон, советник Воронцова-Дашкова по гражданским вопросам, направил в Совет министров предложение о депортации всего мусульманского населения Карсской области и округа Батум во внутренние районы России и о постоянном лишении этих людей российского гражданства, с тем чтобы в конце войны навсегда изгнать их с территории империи (если не удастся сделать это заранее)[142]. Предложение было решительно поддержано Советом министров, но в конце концов оказалось отклонено. Грузинские депутаты российской Государственной думы быстро мобилизовали оппозицию. Протестующие заявляли, что множество мусульман уже было депортировано и в большинстве своем те, против кого было направлено предложение Петерсона, являлись не турками или курдами, а скорее аджарцами и потому – «грузинами, несмотря на их мусульманскую веру, а значит, верными русским»[143]. В результате этих протестов великий князь Сергей Георгиевич возглавил расследование, приведшее к выводу, что «общих враждебных отношений к войскам или администрации со стороны мусульман-аджарцев безусловно не было»[144]. Министр иностранных дел и министр юстиции также настаивали, что международное право не допускает ни подобной односторонней массовой денатурализации, ни депортации граждан из их собственной страны. Такая позиция определялась одновременно и строгими установлениями международного права, и практическими соображениями, поскольку подобные действия могли подтолкнуть Османскую империю к ответу в конце войны массовой высылкой армян и представителей других народов[145].Любопытно, однако, что этот случай на Кавказе имел гораздо более благополучный исход, чем ситуация на Дальнем Востоке. На Кавказе процедура оптации эффективно отфильтровала население. Натурализация 1879 года была признана и российским, и международным правом. Это резко контрастирует с произошедшим на Дальнем Востоке. В обоих случаях формальный статус гражданина значил очень много. Турецких подданных трех провинций арестовали и интернировали, тогда как большинство натурализованных мусульман региона, перешедших в российское подданство, было оставлено в покое. Несложно понять, что, если бы всеобщая натурализация не являлась частью этого решения, последовали бы массовое интернирование или массовая насильственная высылка.
Представленные в этой главе примеры показывают значение принципа «Привлекай и удерживай» и стратегии заключения «сепаратных сделок» для формирования политики натурализации, проводившейся на вновь присоединяемых территориях. Хотя обычно на всех этих территориях действовал принцип почвы, существовали и исключения. С присоединения в XVII веке Украины до аннексии в XVIII веке Прибалтики и приобретения в XIX веке земель Финляндии и Средней Азии власти, как правило, применяли автоматическую и всеобщую натурализацию ко всем лицам, находящимся или проживающим на территории в момент присоединения. Эта инклюзивная практика хорошо сочетается с принципом «Привлекай и удерживай», позволяющим максимально увеличить численность царских подданных. Чтобы было легче придерживаться такого подхода, власти были готовы к применению варианта модели сепаратных сделок, позволяя вновь натурализованным гражданам сохранить прежние привилегии, освобождая их от ключевых повинностей, несомых российскими подданными (например, от военной службы или уплаты налогов), и в некоторых случаях даже допуская сохранение прежнего подданства. Вариантов набора прав и обязанностей, связанных со статусом подданного, было почти столько же, сколько и присоединенных территорий. Каждый регион и каждая социальная или религиозная группа жителей каждого региона заключали свою собственную сепаратную сделку, закрепляющую эти права и обязанности. То была определяющая черта подданства при царском режиме и один из самых эффективных инструментов в арсенале строителей Российской империи.