- Он и есть живой, только сонный, - монах наклонился тоже.
В саркофаге покоилось тело до крайности истощенного человека: настоящий скелет, обтянутый кожей. Нижнюю часть лица его скрывала борода из тонких седых волос. Такие же волосы устилали всю внутренность выдолбленной колоды. Еще больше поражали ногти - необычайной длины, они росли из исхудалых пальцев, скрещенных на груди, и свисали по обе стороны туловища.
На человеке были дорогие, но истлевшие одежды. Особенно бросались в глаза блестящие пуговицы.
- Слышь, - позвал Чернява, - да они ж золотые! Давай обдерем, а?
- Тихо ты, - недовольно оборвал его монах. - Не крохоборствуй уже. У нас этого золота вскорости будет... а так он, неровен час, обидится. Давай кали железо. Подкову-то не забыл? - напомнил он, пытаясь расстегнуть кафтан.
Расстегнуть не удалось: ткань треснула.
Обнажилась безволосая грудь. В неверном свете факелов были видны следы старых ожогов.
-
- А точно заплатит? - забеспокоился Чернява. Он держал рукавицей над пламенем факела край железной подковы - и то, и другое он извлек из-за пазухи.
- Они всегда платят, - уверенно сказал монах. - Иначе их никто будить не станет. С этим у них строго. У Фёдор-Васильича в бумагах был рассказ: в немецкой земле дело было - один такой раз попробовал не заплатить, так его свои же изловили и голым на солнце выставили. Это для них смерть лютая, как нам - на костре гореть... Ну что, готов?
- Да уж готово, - солдат поднес к груди лежащего вишнево отсвечивающий полукруг. - Ну чего, жечь?
- Жги! - распорядился монах.
Зашипело. Запахло горелой кожей и волосами.
Монах приложил ухо к груди лежащего. Секунды три ничего не происходило, потом он услышал глухой звук под кожей.
- Вроде сердце пошлО, - сообщил он. - Давай сюда младенца. Как он зашевелится, ему сразу пить нужно будет.
- Прости, Господи, - пробормотал стрелец, разворачивая грязные тряпки. Ребенок спросонья обнял крохотными пальчиками палец мужчины, зачмокал.
- Ишь, - умилился Чернява, глядя на ребеночка, - ма-ахонький... Даже непонятно, где резать-то.
- Да режь уже где-нибудь! - недовольно понукнул монах.
- Не, тут тонкость нужна... - пробормотал старый вояка. - Сам же говорил: кровь должна струйкой идти. А я не разберу, где у него тут жилочка... Махонькое всё такое...
Из гроба послышался какой-то тихий шелест - а может, хрип.
- Дышит, ей-Богу, дышит! - обрадовался монах. - Давай режь быстрей!
Ребенок проснулся и тихо захныкал. Ему было холодно.
А вот комар наш тем временем
- Ты глянь-ка! - вдруг заметил его монах. - Сосёт! Знать, и вправду кровушка по жилочкам побежала: всё правильно делаем!
В этот миг веки существа из дубового саркофага дрогнули и оно шевельнулось.
Покидая крипту, Господарь обернулся на пороге, утирая истлевшим рукавом перемазанную кровью щеку: чуть не половину пролили зазря мимо рта, криворукие!
- На мою магылу нанэсло многа мусора, - с неудовольствием сообщил он вытянувшейся по стойке смирно бригаде реаниматоров, оглядывая свое пристанище. - Но вэтэр истории его развэет!
ДОКУМЕНТЫ - VII
Строгий, но справедливый
"Сказание о Дракуле" состоит из ряда эпизодов-анекдотов о "мунтьянском" (румынском) князе Владе, известном под прозвищами Цепеша (то есть "Сажателя на кол", "Прокалывателя") и Дракулы ("Дракона"). Анекдоты стали известны русскому автору во время его пребывания в соседних с Румынией землях. <...> Эти указания позволяют прийти к выводу, что автором повести был русский посол в Венгрии и Молдавии - скорее всего дьяк Ивана III Федор Курицын, возглавлявший в 1482-1484 гг. русское посольство к венгерскому королю Матвею Корвину и молдавскому господарю Стефану Великому.
Из книги Ричарда Пайпса "Открытое общество и его враги: всемирная история тоталитарной мысли" (перевод Н. Дойч) - Петропавловск-Невский, Academica, 1965.
Глава 21. Русский случай. Об истоках русской литературной традиции.