Россказни Роджера

— Но... — начинает Дейл. Он поражен не тем, что говорит этот человек, а его пылкостью, светом веры в трехлинзовых очках, однородной смуглостью лица и ниспадающими складками лицевых мускулов, его густыми торчащими, как рог у носорога, бровями. Этот человек полон жизни, ему неведомо бремя существования. Дейла пригибает к земле его цепкий немигающий веселый ироничный взгляд.

— Но... — пытается возразить Дейл, — «узел», «облако точек», «семя» — все это метафоры.

— А что не метафоры? — парирует Кригман. — Все это только тени в пещере, как говорит Платон, и все же нельзя отказываться от разума, иначе получишь на свою голову кого-нибудь вроде Гитлера или приятеля пса Бонзо, который будет здесь всем заправлять. Вы вот спец по компьютерам. Знакомы с двоичной системой счисления. Когда вещество сталкивается с антивеществом, и то и другое исчезает, превращается в энергию. Однако вещество и антивещество существовали, иначе говоря, находились в состоянии, которое мы называем существованием. Или возьмите единицу и минус единицу. При сложении они образуют ноль, ничто, nada, niente — о'кей? Но попробуйте отделить их друг от друга... — Он сует Дейлу стаканчик с вином, складывает вместе ладони, потом поднимает волосатые руки кверху и разводит, показывая разделение. — Улавливаете? — Он сжимает кулаки. — Вот, на месте ничего мы имеем два объекта.

— Да, но в двоичной системе счисления, — возражает Дейл, возвращая хрупкий стаканчик, — альтернативой единицы служит не минус единица, а ноль. В том-то и прелесть.

— О'кей, я понял. Вы хотите спросить, что же это такое — минус единица. Объясняю. Это плюс единица, перемещенная во времени назад. Облако точек рождает время, время рождает облако точек. Красотища, правда? Так и должно быть. Слепой случай плюс чистая математика. И наука день за днем это подтверждает. Астрономия, физика элементарных частиц — все здесь сходится. Хотите расслабиться? Погрузитесь в пространственно-временную массу, не пожалеете.

Кригман шутит. Дейлу он нравится больше, когда играет роль ревностного безбожника. Не видно Эстер, стоявшей недавно в дверях гостиной. Между тем продолжают прибывать приглашенные. Пришла чернокожая Норин Дэвис из канцелярии нашего факультета, та самая, которая улыбчиво выдавала Дейлу бланки семь месяцев назад, пришел ее лысый сослуживец, пришла девица, похожая на Эми Юбенк. Нет, не она, думает Дейл, что-то у меня проблемы со зрением.

— А как насчет происхождения жизни? — спрашивает он, испытывая извращенное удовольствие. — Там вероятность тоже ничтожна. Я имею в виду вероятность возникновения самовоспроизводящих организмов с собственной энергетической системой.

Кригман фыркает, опускает голову, словно устыдившись чего-то. Тело его в замусоленном вельветовом пиджаке с кожаными нашивками на локтях и болтающимися пуговицами как бы обмякает, но быстро выпрямляется, приобретает величественную, почти военную осанку.

— Ну, это по моей части. Все остальное — так, красивые слова. Понятия не имею, что такое набор точек Бореля. Зато я в точности знаю, как зародилась жизнь. По крайней мере вам, неспециалисту, это в новинку будет. Жизнь зародилась в глине. Да-да, в обыкновенной глине. Кристаллические образования в тонких глинах стали опорой, помостами для постройки органических соединений и примитивных форм жизни. Зачаткам жизни пришлось лишь захватить фенотип, возникший в кристаллических глинах, причем наследственность целиком контролировалась ростом и эпитаксией кристаллов, а мутации происходили от их дефектов; кристаллы сохраняют, как вы понимаете, устойчивые структуры, необходимые для накопления информации. Вижу, вижу, вы хотите спросить — где же эволюция? Отвечаю. Представьте себе пористое пространство в какой-нибудь известняковой породе. Сквозь него просачиваются дождевая вода и минеральные растворы. Одни кристаллы — плотные, образуют пробки, не пропускающие влагу. Это плохо. У других рыхлая структура, и их размывают дожди. Это тоже плохо. Третий тип обладает достаточной прочностью и одновременно пропускает геохимические растворы, назовем их даже питательными. Такие кристаллы растут и множатся. Понимаете — растут? Это хорошо. В пористом пространстве таких кристаллов появляется липкое проникаемое тесто. Это и есть прототип жизни. — Кригман делает добрый глоток рейнвейна и смачно облизывает губы. На стеклянном столике у красной козетки стоит чей-то недопитый стаканчик, и мой любезный сосед одним ловким движением ставит на столик свой пустой стаканчик и подхватывает чужой.

— Но... — начинает Дейл, зная, что его прервут.