Росские зори

Сразу за мостом начинался лагерь. По нему ехали долго. Уже стемнело и вызвездило, а конца лагерю не было. Всюду горели костры, слышались голоса людей, мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади, всюду постукивало, позвякивало, поскрипывало, и, казалось, перед этой людской бесконечностью смирилась сама степь.

Наконец Мова сказал:

— Приехали. Здесь родичи Раша, будете с ними. В полночь вас отведут на альтинг.

— Куда?

— На собрание воинов.

Он ушел, с россами теперь оставался один Раш. Перед ними горели два костра, за которыми темнели повозки, пасущиеся кони и неподвижные кучки коров и овец. У костров сидели мужчины, женщины и дети.

Ночь была теплая, дул легкий ветерок, пахло дымом костров, скотом, жареным мясом, коровьим молоком. На звездном небе сияла новорожденная луна.

Всадники спешились. Не отпуская повод своего коня, Раш вошел в полосу, освещенную пламенем костра. Раздались удивленные, радостные возгласы. Раша обступили — на шум отозвались соседи и, узнав, в чем дело, спешили увидеть и поприветствовать воскресшего из мертвых Раша. Но радостное возбуждение длилось недолго; вскоре голоса смолкли, вытеснились озабоченностью: возвращение Раша означало неизбежный конфликт с родом Улфилы, надо было готовиться к трудной борьбе.

У Раша приняли коня, он подсел к костру, несколько минут говорил — Останя и Даринка видели его освещенное огнем костра лицо. Потом к ним подошли двое юношей, взяли у них коней, расседлали и отвели на луг, а Раш представил своих спутников родичам. Глава рода предложил им место у костра и пищу.

В лагере уже знали о поединке росса с вожаком сарматского отряда, и имя сына воеводы Добромила передавали из уст в уста. Родичи Раша тоже знали о происшедшем, и теперь они с холодным любопытством наблюдали за гостями.

Останя не заблуждался на свой счет: готы соблюдали закон гостеприимства, но друзьями гостей не считали и не могли считать, несмотря на заступничество Раша: в битвах с россами погибло немало воинов гота. Останя и Даринка чувствовали себя на положении пленников, у костра им было неуютно, и они даже обрадовались, когда за ними пришли, чтобы сопроводить на альтинг. Раш и самые опытные воины рода отправились вместе с ними. От других костров в том же направлении тоже шли вооруженные воины.

Перед лесной опушкой воины образовали широкий полукруг — место на опушке предназначалось для вождей племен, конунга, герцогов и других именитых людей. Когда Останя и Даринка пришли к опушке, здесь уже стояла стена воинов, а новые воины все прибывали. В лунном свете поблескивали наконечники копий, щиты, шлемы, металлические нагрудники, рукояти мечей.

Необычное это было сборище: несмотря на присутствие множества людей, ничто не нарушало тишину, будто здесь были не люди, а тени с копьями, тихо колышущимися в лунном свете. Отдельных лиц не было видно — была людская масса, составляющая единое целое из голов, тел, щитов и копий.

Заполнялась и лесная опушка — на ней стали самые знатные из готских воинов. Тысячи копий заволновались, как трава под ветром: собравшиеся требовали начинать совет.

Резко, пронзительно запели сигнальные трубы, призывая воинов к вниманию: альтинг открыт! От знатных готов отделился один, стал так, что его было видно отовсюду, и заговорил. По голосу Останя и Даринка узнали Вульриха — голос звучал четко и был далеко слышен в тишине ночи. Казалось, кроме этого твердого сильного голоса, в ночи никого и ничего не было.

— О чем он? — тихо спросил Останя.

— Он говорит, — так же тихо ответил Мова, — что степь на восток от Данапра на много дней пути выжжена солнцем, что там чума и что готам незачем двигаться дальше на восток, а пора повернуть на юг, к Понту, и на юго-запад, где много ромейских городов…

Слова Мовы заглушил шум: копья дружно поднялись вверх, тысячи уст выдохнули имя грозного готского бога войны — «Дона-арр!»

— Готы одобрили предложение конунга, — пояснил Мова.

Вульрих продолжал говорить, и опушка леса опять вздрогнула от тысячеустого возгласа.

— Он сказал, что великий каган предложил готам мир и союз и что с сарматами готы больше не воюют…

Конунг снова заговорил. Останя насторожился: в речи Вульриха прозвучало его имя и имена росских воевод.

— О чем он, Мова?

Переводчик ответил не сразу. Он напряженно слушал, и лишь когда конунг умолк, а тишина на опушке леса стала еще глубже, зашептал:

— Он сказал, что дружины россов заперли степь между Данапром и Г'ипанисом и что готам невыгодно находиться в состоянии войны с ними. К россам продолжают подходить новые отряды из внутренних росских земель, а готы рассчитывают только на наличные силы. Готам надо спешить на юг, а они вынуждены держать перед россами крупные отряды, что замедляет общее движение готов…

— Почему он называл меня?

Мова не успел ответить, в круг вошел Раш и взволнованно заговорил, несколько раз упомянув имя сына воеводы Добромила. По рядам воинов будто пронесся порыв ветра — поднялись, заволновались копья, древки глухо застучали по щитам: готы одобряли слова Раша.

— Что он сказал?

— Что ты и твой друг эллин вели себя достойно друзей…