Росстань

Лахов провел гостью в свою комнату, предложил ей единственный в комнате стул, сам сел на табурет у окна.

– В криминалистике есть такое понятие – словесный портрет. При розыске человека им вроде бы пользуются. Вы мне будете рассказывать о внешности своей подруги, и, если все признаки совпадут, значит, Ольга Николаевна – ваша Оленька. Я вас слушаю.

Женщина засмеялась.

– Это, оказывается, не так просто. Вот я ее мысленно вижу столь ясно, как вас сейчас. Красивая, веселая, молодая.

– Ну насчет последнего…

– Так ведь двадцать лет прошло.

– Хотя да.

– Но о словесном портрете… Среднего роста. – Женщина внимательно посмотрела в глаза Лахову, ожидая поддержки.

– Правильно, – кивнул Лахов.

– Больше, пожалуй, брюнетка, чем шатенка. Такие, знаете, пышные черные волосы.

– Черные, – согласился Лахов, прислушиваясь к скворчанию, доносившемуся с кухни. – И до сих пор еще не плохие.

– Очень пышные волосы. Мы все в театре им завидовали и шутя говорили, что если она их отрастит чуть длиннее, то они ей будут мешать танцевать.

– Вот тут, как говорят газетчики, вкралась опечатка. Танцевала? В театре?

– И очень даже хорошо.

Лахов представил тяжелые ноги соседки в синих узлах вен, вспомнил, как она тяжело дышит, втаскивая себя и тяжелые сумки на пятый этаж, и с сомнением покачал головой.

– Мне очень жаль вас огорчать, но наша Ольга Николаевна не ваша знакомая. У нее более скромная биография. Работает в столовой. Администратором или кем-то в этом роде.

– Пожалуй, вы правы, – вдруг устало согласилась женщина. – Я слышала, что когда Оленька не смогла танцевать и оставила балет, то уехала в ваш город и поступила в театр. Не знаю, что она там делала, но работала в театре. А потом ушла. Но не в столовую же она ушла. Ну, а ваша соседка всю жизнь работала в столовой или еще где-то? Вы не знаете?

– Не знаю, – ответил Лахов, – но теперь это уже нетрудно узнать. – Он уже слышал слабый поворот ключа во входной двери, шаркающие шажки, глухое покашливание и понял, что вернулась с прогулки Фекла Михайловна. – Фекла Михайловна! – крикнул он громко.

Дверь почти тотчас открылась, и в притвор просунулось печеное личико Феклы.

– Ась! Звал ли, чо ли?

– Звал, Фекла Михайловна, звал. Вы ведь тут давно живете. Вы не знаете, где Ольга Николаевна работала прежде, еще до столовой. Или всегда в столовой?

Фекла Михайловна, почувствовав свою нужность, протиснулась в комнату, в волнении принялась оглаживать сморщенными лапками свой фартук, готовясь к долгому разговору.

– Не знаете? Ну, тогда извините нас…

– Ну, ты почто такой-то? Знаю. Только позабыла. Но я счас вспомню. – Старуха забеспокоилась. – Счас, счас. В столовой-то она это когда же стала работать? Это, однако, как я руку ломала. Однако, тогда и есть.

Лахов терпеливо разъяснил:

– Да нам не надо, когда она в столовую устроилась. Нам надо знать, где она работала прежде. В театре?

– Может, и в театре. – Фекла Михайловпа очень хотела угодить. – Только она, однако, че-то шила больше.

На Лахова нашло внезапное озарение.

– Ну, чего это мы все ходим с вами вокруг да около? Знаете, – Лахов решительно встал, – хоть это и неудобно, но я сейчас войду в комнату к Ольге Николаевне и принесу ее фотографию. Мне помнится, висит там такая на стене, в рамочке. Я вам ее сейчас принесу.

Ключ в комнату Ольги Николаевны был в двери – в квартире никто ключей с собой не уносил, – Лахов, поругивая себя за бестактность, переступил чужой порог и, словно впервые, оглядел комнату, надеясь, что здесь он найдет подтверждение тому, что гостья пришла не по адресу. Ему почему-то вдруг захотелось, чтобы Ольга Николаевна оказалась совсем не той, которую разыскивает женщина, и он не мог себе сразу объяснить это желание, просто ему смутно подумалось, что встреча с женщиной может принести Ольге Николаевне боль.

Комната как комната. Обыкновенная комната начавшей стареть женщины, которая еще не рассталась с желанием нравиться. Да и проходит ли это желание хоть когда-нибудь? На самом почетном месте трельяж. Рядом разноцветный пуфик. Столик трельяжа густо уставлен лосьонами, духами, губной помадой и всякими пузырьками и коробочками с неизвестными Лахову названиями. На полированных полках обилие дорогого хрусталя. Лахов вдруг с удивлением увидел – раньше он этого не замечал – бедность книжной полки, и у него вновь шевельнулась надежда, что Ольга Николаевна окажется совсем не той, которую разыскивают. На стене около стола висела фотография. Фотография весьма давняя, но она-то как раз лучше всего и разрешит всякие сомнения. Правда, фотографию эту не особенно хотелось бы показывать – Ольга Николаевна изображала здесь эдакую мещански томную красавицу, – но другой на виду не было.

Едва взглянув на фотографию, женщина заулыбалась.

– Она, Оленька. Вот я ее и нашла.

– Вы уверены, что это она? – спросил Лахов и почувствовал всю важность своего вопроса.

– Вы это в войну, поди, потерялись? – спросила Фекла Михайловна, радуясь возможности поговорить. – Может, чайку хотите?