Росстань

По небольшой лощине, чистой от леса, движется темная фигурка. Впереди несколько собак. Обогнал всех рослый широкогрудый пес.

— Карам!

Пес прижимает уши к голове, машет круто гнутым хвостом, трогает Алексея тяжелой лапой.

Петр хотел было погладить собаку, но Карам вопросительно повернулся, и парень отдернул руку.

— Не бойся. К людям он добрый. — Бородатый, краснолицый Алексей треплет пса по загривку.

Вскоре подъехала Ольга. Она сняла широкие, подбитые лосиным камусом лыжи, поставила к дереву тозовку.

— Одну только белку и встретила.

Девушка бросила понягу с привязанной за голову дымчатой белкой с пышным рыжеватым хвостом.

— Краснохвостка.

Одета молодая охотница не в серый суконный зипун, а в короткую оленью парку. Вместо олочей — высокие, расшитые разноцветными кусочками кожи унты.

— Медленно же вы едете, — голос Ольги звонкий и прозрачный, как ледяная сосулька на солнечном ветру.

— Тебя ждем, — засмеялся Семен. — А где «здравствуй»?

У Ольги розовое от холода и смущения славное лицо, чуть вздернутый нос, милая улыбка.

— Ой, здравствуйте! А я и забыла.

Мужики бросили в снег окурки, легко поднялись на ноги.

— Идти надо. Так просидеть до вечера можно.

— И мне пора, — объявила Ольга.

— Я, пожалуй, тоже по закрайку леса пробегу, — сказал Касьян и снял с вьюка широкие лыжи.

— Красивые у тебя лыжи, — похвалил Петр. — Я еще никогда на таких не ходил.

— Наука нехитрая. Хочешь, так я тебе свои дам. — Алексей подошел к лошадям, снял притороченные к вьюку лыжи. — Вот!

Крепление лыж пришлось впору.

— Вот теперь ты похож на настоящего охотника. Ружья только не хватает.

Но нашлась и тозовка: Семен отдал свою.

— А вы меня берете? — шутливо спросил Петр Ольгу.

— Пойдемте, — Ольга засмущалась, отвернулась и быстро пошла, раскачиваясь в такт шагам.

Собаки, лежавшие в снегу, вскочили на ноги и, обогнав девушку, кинулись в чащу.

Алексей хотел что-то крикнуть вслед, он уже набрал полную грудь воздуха, но потом махнул рукой.

— Увела девка парня, — хохотнул Касьян и не спеша пошел следом.

Петр нагнал девушку нескоро, одновременно с Касьяном. Да он бы и не догнал ее, если бы Ольга сама не остановилась.

— Пойдемте медленнее. Задохнулся.

Ольга с удивлением посмотрела на него: парень, а признается, что сразу устал. Но ничего не сказала.

По лесу на лыжах идти трудно. Завалы колодника, путаная чаща подлеска сдерживают бег. Да и нельзя назвать бегом ходьбу на охотничьих лыжах. Не проваливаешься в снег — и то хорошо.

Касьян пошел теперь чуть в стороне от молодежи, будто он сам по себе, а они — Ольга с Петром — сами по себе.

В чащу ветер не прорывается. Молодой сосняк и ельник стоят в снегу. На одной широкой еловой лапе, пригнутой к земле, Петр и Ольга увидели рысь. Снег причудливо вылепил фигурку зверя, и нужно совсем немного воображения, чтобы увидеть не ком снега, а рысь. Даже уши у снежной кошки есть и один глаз.

— Оля, смотрите. Забавно, правда? На рысь похоже.

— Похоже. Я видела. Только вам не стала говорить, думала, смеяться будете.

— Что вы, разве над этим смеются?

Ольга оживилась, обрадованно посмотрела в лицо парню.

И Касьяну опять от чего-то радостно и чуть грустно. Давно в Чапинге никто так не разговаривал. Да и некому так разговаривать. А для Ольги сегодня праздник, видно. Мало девке надо: идет рядом хороший парень, и праздник уже.

Касьян сам себе не понятен: стал замечать то, на что раньше бы и внимания не обратил, думать о том, что раньше бы и в голову не пришло. Вот эта Оля Коробова… Сыта, одета — значит, хорошо живет, думалось. А чего хорошего? Первый раз так Касьяну подумалось: чего хорошего в одной еде? — и не показалось кощунством.

Кто-то, Петр или Ольга, тронул нечаянно ветку, рысь скользнула вниз и рассыпалась в сверкающую пыль.

— Жалко.

— А знаете, в лесу часто такие фигурки встречаются. Иногда старичка с палкой, сгорбленного такого, увидишь, то медведя на задних лапах. А вот сегодня рысь. Вроде просто снег лежит, а приглядишься…

Ольга говорила, смеялась, а голос ее вызывал в памяти Касьяна солнечный день ранней весны, сосульки, свисающие с крыши к наличникам окон, разрисованных русской деревянной вязью, ветер и серебряный звон, который вот-вот должен раздаться. Вот-вот, сейчас.

Чаща неожиданно кончилась, и они вышли к низине, заросшей ерником. Посредине круглой ядрицы небольшой островок высокого леса: темнели хвойные деревья, а над ними голые вершины тополей. На тополях несколько черных точек.

— Пальники, — шепнула Ольга. — Далеко больно.

В ерниках на лыжах совсем плохо идти. Пришлось их снять. Жесткие кустарники не пускают, царапают лицо. Искали обход по замерзшим болотцам, изредка поглядывали на вершины тополей: сидят еще тетерева, не улетели.

Когда подошли настолько, что птицы стали крупными и четкими, Касьян, шедший впереди, остановился. Он уже хотел поднять винтовку к плечу, но, увидев, каким азартом светится лицо Петра, чуть отодвинулся и шепнул одними губами:

— Стреляй.

Сухо щелкнул выстрел, словно сучок под неосторожной ногой переломился, а птицы продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Только шевельнулся один пальник и замер снова.

— Теперь ты стреляй.