Росток

Майя раскраснелась от ветра и снега. Увидев елочку в руках встречной женщины, взглянула на стену Арсенала.

«Как ты там, милая одинокая березонька? Наверное, холодно тебе, неуютно? Почему ты все-таки укоренилась среди камней? Чтобы радовать сердца прохожих?..»

Возле своего дома Майя остановилась. Закрыла глаза, и ей почудилось, как сюда, на площадь Рынок, съезжаются крестьянские возы, услышала шумный, гулкий клекот базара.

Она и себя увидела здесь. Нет, не себя, а свою бабку, прабабку. Узнала в них свои черты, непостижимое сочетание — голубые глаза славянки и черные волосы иудейки. Да, она их потомок — ашкенази[18]. Спасибо им за красоту, за жизнелюбие, за то, что дали возможность и ей увидеть мир на этом клочке земли.

Ее кто-то толкнул. Она открыла глаза. Видение исчезло.

Площадь Рынок засыпал снег. Он забивался в пазы между тесаными камнями, укрывал их мягким белым одеялом.

«Камни... Снег... И все-таки здесь мои корни, как у той березки на каменной стене Арсенала. Они вросли глубоко, не вырвать!»

Майя подошла к своему подъезду, слепила снежок, долго наблюдала, как он тает на ладони.

«Тает... Тает... Точно так же, как растаяли в моем сердце горечь и озлобленность, что сопровождали меня последние месяцы».

Большие черные часы на ратуше пробили семь часов.

«Хватит лирики! Скоро наступит Новый год! Аида и Григорий ждут меня. — Майя присела на лавочку у подъезда. — Аида и Григорий... А я одна... И сколько же будет так продолжаться? Год, два... Всю жизнь? А может, взять мальца из детдома?.. Или все-таки подождать? Неужели я так никогда и не стану матерью?..»

Аида, уложив Майю в гостиной, подошла к Григорию, обняла его.

— Как ты думаешь, сколько нас, Савичей?

— Что значит сколько? — пожал удивленно плечами Григорий. — Ты да я...

— Вот и нет! Жди! Скоро нас будет трое. Скоро появится на свет наш с тобой росток.

— Да ты что! — воскликнул Григорий. — Аида, голубушка, это правда?

— Правда, Гриша, правда...

Дед Мороз любит делать подарки. Не только детям.