Рота

В 1991 году министром внутренних дел Таджикистана был назначен генерал Навджуванов. Почему Горбачев поставил памирца на традиционно «ленинабадский» пост – теперь уже никто, наверное, не объяснит, но именно это назначение сыграло роль запала в бомбе гражданской войны. Ведь в Таджикистане испокон веков сложилась жесткая система территориально-кланового распределения высоких постов: памирец мог быть министром культуры, образования, здравоохранения, ректором института, но не прокурором и уж тем более – не министром-силовиком. Именно после назначения Навджуванова в Душанбе, впрочем, как и по всему Союзу, начали искать виноватых за ту нашу жизнь, которая тогда казалась собачьей. Начали не особо оригинально – с армян, которых считали транссоюзными «мафиозниками». В университете армян было очень много, в некоторых группах – даже больше, чем таджиков… Сергей слушал рассказы, которые сначала казались нереально-фантастическими: какие-то приезжие (зачастую – диковатые хатлонцы) заходили в армянские квартиры, иногда даже с милицией, и предъявляли «документы», подтверждающие незаконность занимания жильцами их домов. Как правило, аргументация была проста – армяне-де получили квартиры в нарушение очередности… Жильцам давали срок – одну-две недели, чтобы съехали по-хорошему. Если не съезжали сами – заставляли силой. Иногда выкидывали жильцов (и не только армян) прямо из окон… Так погиб профессор Погосов. известный в республике хирург… И все это называлось углублением перестройки, демократизацией и вообще «оздоровлением».

В 1992 году последний просоветский лидер республики, а потом президент суверенного Таджикистана Набиев подписал отречение в душанбинском аэропорту. Во главе страны вместо привычного ленинабадского оказался памирско-хатлонский клан, называющий себя «правительством демоисламского возрождения». Возрождаться начали лихо. Сначала вырезали 12-ю погранзаставу. Потом на улице Чапаева, у дома радио, на глазах у Сереги расстреляли машину заместителя командира 201-й дивизии… В тот же вечер братья Арзумановы стали собирать вещи в дорогу. Василий Ваганович деловито складывал и Серегины вещи. Собирались перебраться сначала в Ереван, а там видно будет. Сергей соглашался… Тогда же в Душанбе прилетел главный примиритель от России питерский мэр Собчак. Он красиво говорил о трудностях демократии на всем постсоветском пространстве. А также пообещал покупать для Питера исключительно таджикский лук. Его нарядили в красивый халат, и он улетел под аплодисменты. Фактически это была отмашка, потому что демоисламисты поняли: ничего Москва не предпримет…

Демоисламисты получили кличку «вовчики», поскольку собирались у стены, где было написано: «Ребята, я с вами. Вова». Сторонников свергнутого Набиева, да и всех, кто противостоял «вовчикам», по неведомым причинам стали называть «юрчиками».

…Арзумановым повезло – им удалось продать квартиры, пусть даже и по цене комнаты. Все уже находились в аэропорту, а Сергей все еще доделывал свои дела в университете: собирал справки об окончании второго курса, еще какие-то бумажки… Он навсегда запомнил выплаканные глаза Фатимы, толком даже не знавшей таджикского языка. Она с ненавидящей завистью смотрела вслед уходящему навсегда русскому однокурснику и спрашивала у Числова:

– Вам хоть есть куда ехать… А нас кто возьмет?

В аэропорт в тот день Сергей не добрался. К площади Путовского, уже переименованной в Шахидон (площадь павших за веру), двигалась огромная толпа демоисламистов. Началось… Через базар за гостиницей «Таджикистан» на одном инстинкте самосохранения Сергей добрался до «дусаде якум» – 201-й дивизии. В ней тогда спасались многие, в том числе и те, кто еще вчера требовал немедленного изгнания оккупантов. (…Только в кургантюбинском полку укрывалась чуть ли не четверть пятидесятитысячного города. Командир полковник Меркулов держал «вовчиков» на футбольном поле, «юрчиков» на вертолетной площадке, а между ними поставил бронетранспортеры…) Замкомдива по воспитательной части полковник Ивлев вывел на улицы Душанбе танки – чтобы хоть как-то кого-то охладить. Но люди словно обезумели… (Кстати, над психиатрической больницей в Новабаде, где войска не стояли, были подняты два флага: зеленый подняли врачи-«вовчики», а красный – больные-«юрчики»…) Именно тогда Серега, немного высокомерно относившийся к армии, впервые посмотрел на нее с неожиданной стороны.

В городе началась резня. Кого-то расстреливали, кого-то резали заточками из ложек, кого-то сбрасывали с крыш. По улице Чапаева шастали пьяные дивизионные прапора, собиравшие трупы…