Рота

Серега Родионенко вырос с мамой и бабушкой в Веселом Поселке – есть такой райончик в Питере. Не особо веселый, кстати. Как и сам Серега, несмотря на кличку. В армию Родионенко загремел случайно – мать почти «отмазала» через знакомую из какого-то комитета «за альтернативную службу». Осталось только достать формальную справку о том, что Сергей – идейный буддист, но из-за тяжбы буддистов-бурятов с русскими «единоверцами» возникла задержка – буряты справок не давали, а у русских печати не было… И тут эта драка на дискотеке… А ведь это была его первая дискотека, да и подрался-то он по-настоящему серьезно впервые… Дрались с «черными», приехали менты и загребли всех подряд – и русских, и нерусских. «Черных», кстати, очень быстро отпустили – к ним даже какой-то босс из их кавказского землячества приезжал, наверное, платил ментам… А Серегу утром передали из рук в руки долговязому старлею из военкомата, тот его домой за паспортом свозил, никуда от себя не отпускал. Короче, повестку Сереже Родионенко выдали уже на сборном пункте. Потом приехала мать – ей офицеры долго объясняли, что сыну «светит» за драку год, что кавказцы его достанут и отомстят, в общем, армия – это самое лучшее сейчас для Сергея во всех смыслах. Вот так и призвали Серегу на две недели раньше срока…

В «учебке» взводный достался Сергею совсем не изверг – так, ни рыба ни мясо. Капитан Паршин был чуть ли не единственным со своего выпуска, умудрившимся сразу в учебную часть попасть, в которой шла бесконечная стройка. Дедовщины особой не было – так, заставлял иногда сержант кругами вокруг плаца гусиным шагом ползать с танковым траком в руках – траки эти в казарме заменяли 16-килограммовые гири. И то – не за то, что Серега молодой, а потому что болел за «Зенит», что сердило сержанта – ярого «спартача». Родионенко же отказывался орать: «Спартак» – чемпион!» – питерская гордость не позволяла. Худо-бедно отслужил Сережа пять месяцев, пару раз прыгнул с парашютом, окреп физически и уже готовился ехать в Псков на оставшиеся полтора года.

В Чечню из учебки насильно никого не посылали, только по рапортам… Но тут у одного из гражданских строителей (из куртки, висевшей в вагончике) пропали деньги – 2 315 рублей. Сергей и в вагончик-то не заходил – он подметал вокруг. Но капитан Паршин особо разбираться не стал, повесил кражу на Сергея, ссудил ему же деньги, пока из дома не пришлют. Сергей позвонил домой, сказал, что его направляют на особую службу, где надо ходить по «гражданке», а стало быть, нужно покупать костюм.

Деньги мать прислать, конечно, пообещала, хоть и жила на четыре тысячи рублей в месяц с бабкой, а Сергей написал рапорт в Чечню. Капитан Паршин заботливо объяснил, какие денежные выплаты его ждут:

– Сразу с первой получки отдашь долг. И матери поможешь. И медаль получишь.

Матери о своей отправке в Чечню Веселый, разумеется, ничего не сообщил – развил легенду о службе в Боснии, причем исключительно по «гражданке». При этом намекнул, что звонить оттуда будет нельзя, по причине особой секретности миссии.

…Чечня встретила рядового Родионенко непролазно скользкой грязью-глиной Ханкалы с ее бессонными ночами: каждую ночь артиллерия вела предупредительный огонь по площадям. Главной достопримечательностью Ханкалы был самый настоящий живой крокодил, оказавшийся на военной базе после боев в районе грозненского зоопарка. Кормить себя зверушка позволяла только «хозяину» – прапорщику. Но прапорщик погиб, а следующего «кормильца» крокодил серьезно укусил – говорят, что в госпитале персонал верить не хотел, когда пострадавший рассказывал о причине травмы.

Еще на Моздокской пересылке Веселый узнал, что с так называемыми «боевыми» плохо. Даже матерые контрактники-«контрабасы» получали их с боем, а уж срочники-то…

Зато жратва в Ханкале была вполне сносной, после Моздока это особенно чувствовалось, особенно если за три картонных пайка выменяешь один зеленый пластиковый. Но самыми ценными считались авиационные пайки, за которые давали три пластиковых, – в них была сухая сметана и еще много чего вкусного.

…Прощаясь с Ханкалой, солдаты пели «Как мне дороги ханкалинские вечера», хотя настоящих слов почти никто не помнил.

Настоящая Чечня началась у Веселого уже в роте, которую посадили на «бугорок» неподалеку от входа в Аргунское ущелье. Потянулись обезличенные дни и ночи, но за две недели Веселый научился большему, чем за все предыдущие шесть месяцев. В учебке, например, никто не обращал внимание на то, как подгонять бронежилет по туловищу, а тут «старики» живо научили. Жизнь обратилась в череду впечатлений-картинок, которые не было времени разглядывать и осмысливать. Приказ – выполнение. Встал, поел, на пост. Или на «выезд». Врезалось в память, как вскоре после прибытия отцы-командиры разбирались с пацаном из другого взвода, который продал чеченцам патроны. Сначала обменял на мороженое, а потом продал тридцать штук. Пацана взяли за хобот, и Веселый сам видел, как старший, лейтенант Орлов трепал его ручищей за кадык:

– Сука, предатель… Ими же в твоих же товарищей стрелять будут!