Рота почетного караула

- Значит, в роте почетного караула... - как бы с новым удивлением пробормотал Кузьмич. - Видел я, видел, как стоите... Ладно, красиво. И форма опять же...

Он хотел что-то добавить, но, наверное, не нашел слова, только крякнул, махнул рукой и взглянул на Андрея с еще большим уважением и интересом.

- Сколько ж смена?

- Час, - небрежно ответил Андрей.

- И в жару, и в холод?

- И в жару, и в холод. В зависимости от метеоусловий могут быть изменения...

- Так-так. - Старик отхлебнул чаю, закашлялся. И было заметно - о чем-то другом, очень важном хотел он спросить Андрея, но почему-то не решался. Настя смотрела на обоих с ожиданием.

- Вот что мне скажи, - проговорил старик, осторожно и, очевидно, для доверительности перейдя на "ты". - Как там у вас, в роте, полагают... Кто в могиле-то?

Из-под сведенных, как от боли, бровей, в каком-то мучительно неразрешимом вопросе на Андрея опять глянули, как будто со дна реки, глаза. Он смутился, заворочался на стуле.

Но старик не дал ответить.

- Я, конечно, понимаю, - тихо, сожалеюще произнес он. - Как не понимать... Неизвестный солдат - это, так сказать, памятник всем погибшим известным и неизвестным ("И Матюшин то же говорил!"). И огонь зажгли, чтоб наши души греть... Ну а все-таки... Ведь там... - И старик отодвинул чашку, сдавил пальцами небритые щеки и снова пронзил Андрея тем же немигающим взглядом. - Там ведь не вообще солдат лежит, а конкретный... И имя у него есть, и фамилия...

И тут стало слышно, как тикает будильник на подоконнике.

- А я вот все думаю, - убежденно, словно боясь, что ему не поверят, проговорил Кузьмич, - я думаю, уж не мой ли Колюшка там лежит... А, солдат?

Андрей растерянно молчал. "Что сказать? Неужели этот старик..."

- Там неизвестный, - пробормотал Андрей. - Неизвестно... Понимаете, неизвестно кто... Глаза Кузьмича подернулись холодноватым отчуждением.

- Как это неизвестно? - незнакомо-скрипучим голосом отозвался он. Это вам неизвестно... А нам известно все!

- Я не знаю... Что я? - пожал плечами Андрей, повернувшись к Насте и ища у нее сочувствия.

- И напрасно не знаете! Надо бы знать! - раздраженно подхватил Кузьмич. - Надо бы знать, товарищ рядовой роты почетного караула, по какому случаю и возле кого стоите на часах! А вы небось красуетесь, любуетесь собой, своими этими, как их... аксельбантами...

- Кузьмич! - с укором перебила Настя.

- Я семьдесят лет Кузьмич, - тотчас сердито отозвался он. И, уже не скрывая неприязни, с усмешкой кивнул в сторону Андрея: - И этот... гусар обещал помочь?

Андрей залился краской.

Чувство стыда, обиды, злости переполнило его. Андрей словно бы потерял дар речи, а когда обрел способность говорить, не нашел подходящих слов.

- Как вы смеете?! - запинаясь, выкрикнул он. - И вообще!.. Еще неизвестно, где ваш!.. Он же без вести!..

Брошенные в горячке эти последние фразы уже было не вернуть, хотя Андрей тут же пожалел о сказанном...

Настя стояла бледная. Она в растерянности переводила взгляд с одного на другого.

- Вот так, спасибо, объяснили, дети мои!.. - нервно засмеялся старик, и, схватившись за грудь, закашлявшись так, что на землистом лбу его проступили синие жилы, вышел из кухни.

- Ну зачем вы? - рассерженно прошептала Настя. - Сейчас опять вызывать "неотложку"... А он так хотел вас видеть!..

Андрей, не проронив ни слова, надвинул фуражку и, не попрощавшись, выскользнул за дверь.

12

От сизого, мелкого дождя, что нудно сеялся по плацу, как нарочно, заряжаясь с утра, набухала шинель, сырой холодной тяжестью наливались сапоги. Но распорядка дня никто не менял, занятия продолжались, рота готовилась к встрече нового именитого гостя. Глядя на мокрые листья клена, прилипшие к асфальту оранжевыми кляксами, Андрей с тоской вспоминал солнечный, удивительно прозрачный в голубизне майский день, когда в парке культуры встретил Настю. Из промозглого, серого дня осени все это казалось похожим на сон - и лавочка возле пруда, где они тогда на минутку присели, и сумеречная кухонька на Мосфильмовской, и чашка чаю на клеенке в желтую ромашку. Вслед за этим всплыло сердитое, раздраженное лицо Кузьмича, пронизывающий его взгляд сквозь толстые стекла очков, и снова отдавался в ушах его хрипловатый, надрывистый голос.

После глупой, досадной ссоры Андрей с неделю Насте не звонил. Но что-то словно застряло в душе комом, хотелось с кем-то поделиться, он не выдержал, рассказал все Матюшину. Почему Матюшину? Почему не Патешонкову, с которым теперь даже сигареты делили пополам? Да нет же, он не был откровенным с сержантом, просто так спросил: "Мог ли быть тем самым стариком, прорвавшим оцепление на улице Горького, когда хоронили Неизвестного, старик, с которым познакомила меня Настя?"

- Вряд ли, - сказал Матюшин и тут же поправился: - А впрочем, чего не может быть... Вот уже сколько лет подряд перед Девятым мая в роту приходит неизвестно от кого денежный перевод с просьбой купить цветы и возложить к могиле Неизвестного солдата. Ты Настю не проморгай, - похлопал он по плечу. - Такие девчата даже в Москве на дороге не валяются.