Рота, подъем!

– Товарищ старший лейтенант, – Тараман стоял перед новым, появившимся в начале января, ротным сияющий, как начищенная армейская бляха, – поставленная задача выполнена. Снег с плаца и дорожек убран. Машину бы надо.

– Зачем тебе машина?

– Загрузим после обеда и вывезем.

– Отлично. Реши вопрос сам, – и ротный ушел.

Довольные и раскрасневшиеся, мы пошли на обед и умяли там все, что было в тарелках. Работа на свежем воздухе непродолжительный период времени только радовала.

– Кто приказал? Кто?! – в дверях столовой стоял начальник штаба полка. – Где тот дебил, что решил весь снег свалить в одну кучу? Я не слышу фамилию! Тараман, это ты, урод?

– Мы после обеда на машину погрузим…

– Хрен ты чего туда погрузишь! Где ты машину возьмешь? Кто тебе позволит?

– Товарищ старший лейтенант…

– В задницу твоего лейтенанта! Слушай приказ: после обеда весь личный состав роты отправляется к этому мамаеву кургану с лопатами и носилками. Понятно?

– Так точно. И куда перенести весь снег?

– Весь снег выложить ровным слоем высотой сорок сантиметров на газоне. Понятно?

– Так точно!

– Выполнять! И… всем приятного аппетита.

Услышав громкий отзыв "Спасибо!", начштаба вышел из столовой, а старшина сел обратно за стол.

– Дебил. Нафига сорок сантиметров?

– А ты хотел бы тридцать восемь с половиной? Радуйся, что цифра точная, не ошибешься.

– Прикалываешься?

– Не сильно. В Коврове духи траву ножницами подстригали, сам видел. В Таманской и Кантемировской дивизиях листики красят…

– Красят?

– Красят, – подтвердил я. – А в Теплом Стане, личной части министра обороны, не просто красят, а привязывают.

– К чему?

– К деревьям. Падают листья осенью, а снега еще нет. Вот солдаты там листики собираются, утюгами выглаживают, ниточками привязывают и красят в зеленый цвет. И продолжение лета обеспечено. И траву красят, когда желтеет. И бордюры белой красочкой раз в неделю. Чтобы скучно не было.

– Дебилизм.

– А то ты не знаешь: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона.

– Атас, – сказал кто-то из солдат.

– Атас, не атас, а кучу разгребать все равно придется, – поднялся

Стефанов. – Давай, Ханин, поднимай роту и гони к казарме, я вперед пойду, подвал открою.

– Рота, закончить прием пиши. Встать. Строиться перед выходом из столовой. Нас ждет радостный труд по превращению прилагаемой территории к внешнему виду, радующему глаз вышестоящего начальства в лице начальника штаба полка.

Начальство осталось, как всегда, недовольно. Несмотря на то, что через несколько часов снег лежал ровным слоем на газонах по всем периметру плаца и вдоль дорожек, ведущих к столовой, начальник штаба

"рвал и метал":

– Вы дебилы? Вы все тут дебилы в погонах. Смотрю на вас и вспоминаю: как одену портупею – так тупею и тупею.

Напоминать майору о том, что среди стоящих портупею носит только он один, никто не решился.

– Я как сказал снег выложить? Ровным слоем. А это что за кучи?

Этот снег сюда случайно попал или вы его принесли? Значит так: весь снег утрамбовать, сделать ровно и аккуратно. Запомните: в армии все параллельно и перпендикулярно. Бордюры очистить на расстоянии пятнадцати сантиметров от края и выровнять. Понятно? Ханин – ответственный. Выполнять.

Спорить со старшим офицером о бессмысленности данной затеи перед надвигающимся снегопадом, значило – рисковать датой увольнения в запас, и мы принялись выравнивать снег, приводя его в многоступенчатый вид. Никто не задумывался о том, что эта работа пахнет идиотизмом, закон в армии был прост: бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхай. Проверять нашу работу майор не пришел, наверное, надеясь, что уж в третий раз мы обязательно догадаемся сами о его желаниях.

Вечером на ужине нам дали масло.

– Это в связи с праздником? – вытянул и без того худое лицо

Абдусаматов.

– Замполит сказал, что повысили норму масла, утром пятнадцать грамм вместо двадцати, зато вечером тоже пятнадцать.

– Блин, идею убили. Ведь самое главное в армии, как при строительстве коммунизма – это идея. Утром дали масло – день прошел.

В армии было очень много связано с маслом. "Масло съели – день прошел!" – было даже не выражением и не лозунгом, а смыслом армейской жизни солдата-срочника. Масло отбирали у молодых солдат, маслом же их кормили сто дней до приказа, отдавая дедовские пайки.

Именно масло, а не мясо или хлеб. Масло было символом. Таким же символом, как перевернутые в петлицах знаки войск, показывающие, что служба подошла к концу, или выпрямленные пряжки кожаных ремней, или абсолютно прямая кокарда, которую, стараясь не сломать, били сапогом, приводя в идеально ровное состояние, означающее "прямая, как дорога домой". И в одночасье приказом министра обороны главный символ был уничтожен.

– Пусть это будет наше последнее горе. Завтра снова на полигон.

Утром сводная рота выехала заканчивать подготовку к показательным стрельбам. Через неделю нас, спящих в здании смотровой вышки, разбудил громкий стук в стеклянную дверь.

– Оборзели, сынки, – полковник тарабанил кулаком, одетым в теплую кожаную перчатку, по стеклу. – Кто вам дал право тут спать?