Рота, подъем!

– Мне и находится тут не положено. Но один старший лейтенант по просьбе другого лейтенанта решил нарушить устав караульной службы и оставил без записки об аресте на гауптвахте военнослужащего. Я не знаю, что будет лейтенанту, но я точно знаю, какой нагоняй получит начальник караула, если о ситуации будет известно в полку.

– Ладно. Доешь и уматывай. Чтобы духу твоего тут не было.

– Вот это уже деловой разговор. Добавки хлеба не будет?

Я понимал, что наглею и пользуюсь безвыходностью ситуации начкара, который, нарушив все правила и инструкции, посадил меня этой ночью. Старлей ничего не ответил, и молча вышел из камеры, оставив дверь настежь открытой. Я доел перловку, запил еле теплым чаем, уже приобретающего запах пластмассового стаканчика, в который был налит, и услышал голоса в коридоре.

– Часовой, твою мать. Почему в помещении срач? Ты не можешь позвать выводных и навести тут порядок?

Громкий голос принадлежал начальнику гауптвахты старшему прапорщику Ильящуку.

– А почему дверь камеры открыта? Кто там? Алло, гараж, кто сидит кукукает?

Ильящук заглянул в дверь и столкнулся со мной нос к носу, так как я благоразумно решил покинуть это помещение раньше появления там самого прапорщика.

– Ты чего тут делаешь?

– Уже ничего.

– А чего делал?

– Честно? Спал. Спал как младенец. Мне, товарищ старший прапорщик, когда снова захочется выспаться, то я к вам сюда приду.

– Милости просим. Ты еще чего-нибудь вытвори, и я тебя сам тут на месяц упеку. А пока вали, раз без дела. Часовой, мать твою за ногу через бедро с захватом, почему посторонние в помещении?

Я вышел из здания гауптвахты, застегивая ремень поверх шинели. На дворе был белый, выпавший ночью снег, который приятно хрустел под ногами. На голубом небе светило яркое солнце, и у меня сложилось мнение, что не так и плохо иногда попадать на гауптвахту, особенно, если помначкара твой дважды земляк.

Who is who

В казарме меня уже ждал Гераничев, прохаживаясь широкими шагами по коридору от оружейной комнаты к телевизору, висящему в конце расположения.

– Ханин, ты почему так поздно явился?

– Когда с зоны откинулся, тогда и…

– С какой еще зоны?

– С кичи. Вы же меня сами туда ночью посадили, как зэка-рецидивиста.

– В армии нет кичи, в армии гауптвахта.

– Как скажете, гражданин начальник.

– Товарищ сержант, Вы можете пять минут вести себя серьезно? Пять минут!! Мне надо с Вами серьезно поговорить. Пройдите в канцелярию командира роты.

Голос лейтенанта был напряженный. Он чувствовал ответственность в работе с личным составом и готов был часами проводить в душеспасительных беседах, о чем я, скажем прямо, совсем не мечтал.

Наверное, если бы лейтенант попал в военно-политическое училище его рвение мне было бы более понятно. Там людей учат именно тому, чтобы языком без толку чесать, занимаясь политвоспитанием личного состава подразделений или культмассовой работой. Но почему такое рвение имел двадцатидвухлетний молодой человек, я никак не мог взять в толк.

Я вошел в комнату. Судя по выражению лица моего командира, беседа не предвещала ничего хорошего, но я имел на руках козырную карту – ночь, которую я провел на гауптвахте и это предавало мне смелости.

– Я Вас слушаю, товарищ лейтенант. Внимательно слушаю.

– Это я Вас слушаю. Это Ваши вещи?

Взводный достал из кармана мою записную книжку синего цвета с уже загибающимися от времени страницами. На первой странице стояли номера частей, где мне довелось служить, а дальше следовали стихи, которые я начал выписывать еще до начала призыва.

– Вы взяли еще ксивы, письма и другие вещи.

– Я Вас спросил про книжку, – давил лейтенант.

– А я говорю про другие вещи, которые Вы изъяли, не имея на это санкцию прокурора, допустив серьезное юридическое нарушение.

– Про какие нарушения Вы говорите? – вскрикнул взводный высоким голосом. – Вот это, что у Вас тут написано? Что? Это Вы писали?

Гераничев открыл тонкую книжку на первой странице, на которой была вклеена фотография, где оба Чука, Клим, пара девчонок с потока и я держали большой символический студенческий билет, ключ от знаний и микрофоны на открытии нового учебного года в институте, и стал ее быстро листать. Дойдя до нужной страницы, он быстро провел по сгибу ногтем и ткнул пальцем в интересующую его строчку. На странице моим практически печатным почерком была написан ряд армейских афоризмов.

– Вот, что это?

В середине листа было выведено "Когда бог раздавал людям разум – военные были на учениях".

– Вы мне можете ответить?

– Солдатские афоризмы. Но мне не повезло. Я в тот день учился в институте.

– Вы издеваетесь? Издеваетесь?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Я, действительно, спокойно учился в институте, когда меня выдернули на два года исполнять "священный долг". Мне нафиг не нужна была это почетная обязанность, но я

"попал". Попал на полный срок. С зоны меня бы уже за примерное поведение выпустили, а тут я уже отпахал больше полутора лет и продолжаю. Вы никогда не думал о том, что армия должна быть наемная?