Рота, подъем!

Не понимаешь, о чем я? Не бери в голову, мне бы оставшиеся месяцы пережить и… больше не вспоминать. А ты чего помнить будешь? Как духи на подоконнике стояли? Ты их этим чему научил? Бояться? И после этого ты думаешь, что кто-то тебе спину в бою прикроет?

Но Швыдко был непреклонен, имея внутреннюю и, главное, двухгодичную уверенность, что поступает правильно, гоняя солдат, заставляя их чистить свои сапоги, пришивать подшиву или бегать вместо себя в "чепок" за лимонадом.

– Чего ты мне тут свои философии разводишь? – пожимал он плечами.

– Взводный рассказывал, что ты на выезде танк с БМП спутал. Верно?

– Далеко было.

– Далеко? Да их спутать невозможно. Ты кроме своих печатных машинок ничего и не видел.

На это возразить мне было нечего. В отношении моих знаний Колян был абсолютно прав. Но я никак не мог согласиться с тем, что обязательно надо дать солдату в зубы, чтобы он выполнял свои обязанности, что обязательно надо гонять роту и, конечно, сделать дембельский альбом, иначе никто не поверит, что прошел срочную службу. В конце разговора я окончательно решил, что никакого дембельского альбома делать не буду. Не буду рисовать "кальки", не буду клеить фотографии. Хотя бы для того, чтобы отличать от армейского стандарта.

– Ладно, – миролюбиво сказал Швыдко. – Я тебя еще научу уму-разуму. Выпить хочешь?

Он хорошо знал, что я не пью. Но или ему хотелось меня склонить к совместной выпивке со старшим по званию, или хотел что-то доказать таким способом. Я отказался и, сославшись на то, что у меня на следующий день много задач от старшины, ушел спать. Желающих выпить с без пяти минут дембелем было всегда предостаточно.

"Черпак"

Приказ министра обороны о демобилизации отслуживших и призыве будущих солдат был подписан и опубликован на два дня позже. Позже чего он был опубликован, никто из дембелей не объяснял, но злились они дружно:

– Э, урод! Ко мне, – кричал Швыдко. – Убью падлу нах. Чо вылупился? Обурел, душара, твою мать.

Мама молодого солдата не имела к нервозности Швыдко никакого отношения, но по-другому выразить свою злость на отсутствие приказ министра обороны он не мог.

– Коль, – успокаивал я его. – Чего ты дергаешься? Ну еще день, ну еще два. Опубликуют.

– Это тебе сейчас плевать: день или два, а через год посмотрим, что скажешь.

– Во-первых, тебя тут через год не будет. Во-вторых, тебя же не выпустят на следующий день после публикации приказа, так чего…

– Иди нах отсюда, не трави душу, и так хреново, – отрезал Швыдко.

Не продолжая дальше бессмысленный спор, я вышел из каптерки, в которую влетел дневальный с газетой в руке.

– Товарищ старший сержант, товарищ старший сержант, – радостно махал он газетой. – Приказ!!

– Твою дивизию… – круглая рожа замстаршины растянулась в улыбке. – Молодец. Объявляю благодарность.

– Служу…

– Испарился! Живо, – потянулся гвардеец. – Рота! – громкий голос выходящего из каптерки Швыдко заставил замереть всех, кто был в расположении. – Команда "Рота!" была. Строиться!!

За несколько секунд рота в полном солдатско-сержантском составе стояла на "взлетке".

– Значит так, – улыбаясь непонятно чему, начал Швыдко. – Сегодня главнокомандующий издал приказ о "дембеле". О моем дембеле, слышите вы, придурки? С сегодняшнего дня я гражданский человек. И обращаться ко мне теперь надо не гвардии старший сержант, а Николай Степаныч.

Все понятно?

– Так точно, – неровный ответ строя явно не мог удовлетворить радости Швыдко.

– Я не слышу! – голос новоиспеченного гражданина начал повышаться. – Кому-то непонятно? Или всем понятно?

– Так точно!! – рявкнул строй.

– Вот это правильно, – миролюбиво заулыбался Швыдко.

– Рота, смирно! – выкрикнул дневальный. – Дежурный по роте на выход.

Вошедший комбат махнул ему рукой, останавливая последующий доклад.

– Швыдко, что тут происходит?

– Приказ, – улыбка не сходила с лица сержанта.

– Какой еще приказ? – удивился майор.

– О моем "дембеле". Я теперь гражданский человек…

– Ну-ка, иди за мной, гражданский человек, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, позвал его комбат.

– Вольно, разойдись, – понурив голову, скомандовал замстаршины и пошел за комбатом.

Что объяснял комбат, было понятно каждому. Подобное говорилось неукоснительно всеми офицерами в день приказа. Устав требовал четких взаимоотношений между военнослужащими, а ночь после выхода приказа фактически доказывала, что уставных отношений просто быть не может.

Причиной тому служила полууголовная армейская традиция именуемая

"переводом". "Переводом" занимались все, и молодые, и старые. Уйти от этой процедуры, повторяющейся раз в полгода, было не просто.

Процедура "перевода" заключалась в том, что солдату, отслужившему год, кидался ремень того, кто отслужил на год больше него и собирался покинуть в скором времени казармы. Солдат ловил ремень, и место на ремне, за которое схватился переводимый, перехватывал кидавший ему "дембель". После этого солдат опускал портки и смеющийся старослужащий прикладывался двенадцать раз пряжкой этого ремня к седалищному месту "молодого", переводя его, таким образом, в