РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

- Болтают также, мол, однажды вас повесили, но даже сатана побрезговал вами. Да?

Хейксвелл вновь кивнул.

- Собираетесь жить вечно?

Сержант выглядел так жалко, что кто-то из стрелков громко прыснул. Обадия посмотрел на солдат, вычисляя весельчака, но Шарп качнул стволом, и взгляд сержанта мгновенно вернулся назад.

- Вы не ответили мне. Собираетесь жить вечно?

- Не знаю, сэр.

- Ух, ты! Не «лейтенант», просто «сэр»? Прикусили язык, сержант?

- Никак нет, сэр!

Мстительно скалясь, Шарп подступил вплотную к врагу и упёр дуло ему в кадык. Разглядывая струйки пота, стекающие из-под кивера, широко распахнутые страхом голубые буркалы, стрелок произнёс:

- Думаю, вы сдохнете, сержант. Знаете, когда?

Хейксвелла сковал ужас. Он не мог поверить в то, что это происходит на самом деле. Обадия ждал удара штыком или выстрела в ночи, он и сам поступил бы так. Но сейчас, при свете дня, на глазах у тысяч потенциальных свидетелей?! Этого не могло быть, но дульный срез, холодивший горло, убеждал в реальности происходящего.

- Сэр?

- Я открою вам секрет, Хейксвелл.

Шарп старался говорить отчётливо, чтобы его слышали стрелки:

- Конец вашему никчемному существованию положит человек, которого вы попытались убить, но облажались. Знаете такого?

Сержант побледнел, густо-жёлтая его шкура приобрела лимонный оттенок:

- Нет, сэр…

Шарп, глядя ему в глаза, яростно прошептал:

- Знаешь, мразь. Ты – труп, Обадия, вонючий разлагающийся труп. Волшебству конец, понял? – И вдруг выкрикнул, - БАХ!

Невероятным прыжком сержанта отнесло назад. Истошно визжа, он опрокинулся на траву. Шарп навёл на него винтовку и нажал курок. Механизм сработал вхолостую, это оружие тоже не было заряжено. Невменяемый Хейксвелл с воем вцепился в траву. Стрелок наступил на ремень семистволки, с которой Обадия не расставался:

- Отдай.

Ничего не соображающий сержант повиновался. Шарп повесил чудовищное оружие на плечо рядом со своей винтовкой, сгрёб зелёные куртки подмышку и повернулся к стрелкам:

- Смирно!

Те вытянулись.

- Я дал вам слово, что вы получите назад и свою зелёную форму, и свои винтовки. Я намерен и сам вернуться, чего бы это мне ни стоило.

Приходящий в себя Хейксвелл навострил уши. Шарп склонился к нему и тихо повторил: «Я вернусь, заруби себе на носу, гнида!»

Ковыляя прочь, Шарп размышлял о том, что его враг, конечно, отыграется на стрелках за сегодняшний позор, но их отношение к нему никогда не превратится в тот мистический ужас, который ублюдок так любовно взлелеивает в подчинённых, скорее, это будет гадливая опаска, как к бешеной собаке.

Это был триумф Шарпа, пустяковый, ничего не значащий, однако ему хотелось верить, что эта маленькая победа предвещает большую. Ту, которую Шарп одержит в Бадахосе.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Суббота, 4 апреля – Понедельник, 6 апреля 1812 года

ГЛАВА 20

Как сообщили британцам гверильясы, французская армия, наконец, выступила в поход. Вопреки всем прогнозам, она направлялась не к Бадахосу, а к охраняемому испанским гарнизоном Сьюдад-Родриго. Сведения партизан подтверждали депеши перехваченных французских курьеров, густо заляпанные кровью. Из них явствовало также, что вражеские генералы никак не могут столковаться меж собой, пополняется армия со скрипом, а вся осадная артиллерия заперта в Бадахосе и заменить её нечем.

Уважение, которое Веллингтон испытывал к гверильясам, не распространялось на испанские регулярные части. Само появление под стенами Сьюдад-Родриго французов (с пушками или без) могло заставить гарнизон выкинуть белый флаг. С другой стороны, будь испанцы уверены, что британское войско на подходе, южная крепость не досталась бы противнику так легко. Но для того, чтобы бросить армию на выручку Сьюдад-Родриго, следовало взять Бадахос, и Веллингтон, как клещ, вцепился в своих генералов: дайте мне Бадахос!

В течение шести дней после пасхи среди развалин форта Пикурина установили тяжёлые орудия. Днём и ночью они вели огонь, не зная отдыха. Поначалу крепкая кладка стен держалась, но в один прекрасный момент поддалась и стала вываливаться целыми кусками под ликующие вопли чёрных от пороха канониров и стерегущей их от французских вылазок пехоты.

Ночью артиллеристы через раз простреливали обе бреши картечью, но обороняющиеся всё равно ухитрялись проложить края проломов шерстяными матами, и первые рассветные залпы вздымали облачка пуха. Только в клочья изорвав мягкое прикрытие, снаряды снова добирались до камня.

Запруда, сдерживаемая целёхонькой дамбой, всё так же преграждала прямой путь к городу. Не сумев подорвать плотину, британцы попробовали овладеть защищавшим её фортом. Пушки северной батареи засыпали его ядрами, пока пехота прокапывала ходы как можно ближе к укреплению. Тогда французы задействовали всю артиллерию восточной стены: от замка до бастиона Тринидад. Они в считанные минуты смешали подкапывающихся с землёй. И дамбу оставили в покое.

- Время! Дайте мне время! – недолеченный полковник Флетчер в сердцах хватил по карте кулаком. – Я инженер, а не чародей! А он ждёт от меня чуда!

- Жду!