На какое-то время зависаю — надо прикинуть, что делать дальше: закрепиться в японских окопах или откатиться назад. Второй вариант выглядит разумно. Там и до линии снабжения близко: а нам позарез нужны боеприпасы, продовольствие, да тех же трёхсотых эвакуировать нужно.
Но с другой стороны, позиция выгодная — можно крепко попить кровушки из японцев, а при благоприятных обстоятельствах — использовать этот выступ как опорную точку для дальнейшего продвижения.
По идее, вестовой отправленный Кошелевым, уже в штабе. Если подкинут патронов и выделят резерв, с этих позиций нас хрен сковырнёшь. Если только раздолбают артой, но, на наше счастье, пушек у японцев немного, сконцентрировать на нас огонь двух-трёх батарей для них шибко дорогое удовольствие. Маршал Ояма не сформировал ударные кулаки, самураи плотно пошли по всему фронту, поэтому артиллерия размазана тонким слоем. И это нам только на руку.
Кошелев быстро собирает информацию и даёт текущий расклад по убитым и раненым. Дядя Гиляй среди них не фигурирует — уже хорошо.
Кстати, атака обошлась нам лёгкой кровью: потери, конечно, есть, но, спасибо казачкам, если б не их натиск, японцы смогли бы организовать оборону лучше.
— Что прикажете делать дальше? — интересуется Кошелев. — Может, вернёмся на прежние позиции?
— Если вернёмся, получается, что всё было зря — зачем выгоняли отсюда японцев? — резонно замечаю я.
— Да, но там у нас всё обустроено… Знаете, ротмистр, ужасно не хочется, чтобы японцы вырезали нас в своих окопах.
— Сам не хочу. Только теперь это не их окопы, а наши. Поэтому держимся за них всем, чем только можно. Хоть зубами…
В окоп осторожно спрыгивают несколько приземистых фигур в лохматых шапках — казаки. Ба! Среди них старый знакомый — Скоропадский.
Он удивлён не меньше моего.
— Штабс-ротмистр?! Виноват, ротмистр! Примите мои поздравления! Видит бог, повышения вы заслужили как никто другой!
— Рад вас видеть, Павел Петрович! И спасибо за добрые слова, — улыбаюсь я. — Если б не ваши орлы, даже не знаю, чем бы всё закончилось.
— Ну, до конца ещё далеко. Принимайте подкрепление — приказано оказывать вам всяческую помощь.
— А вот это хорошие новости! Сколько у вас людей?
— Неполная сотня. Если быть точнее — шестьдесят семь сабель, включая мою. А у вас сколько?
— Двадцать девять со мной, — рапортует Кошелев.
— У меня шестьдесят два человека. Итого даже двух сотен не наберётся, — прикидываю я. — И с боеприпасами всё очень плохо. Дошло до того, что пришлось стрелять из трофейного оружия.
— Другими словами, если сейчас, не приведи господь, японцы попрут — от нас тут и мокрого места не останется, — осторожно замечает поручик.
— Понимаю, к чему вы клоните, — киваю я. — Давайте подождём вестей из штаба: вашего и нашего, а там видно будет. Отдавать самураям столь лакомые позиции…
— Что прикажете делать моим? — интересуется Скоропадский.
— Предлагаю спешиться, укрыть лошадей в безопасном месте и разделить с нами окопы.
К моему удивлению, Скоропадский не спорит. Всё-таки кое-какой авторитет в его глазах мне завоевать удалось. Пока он отправляется к своим, я занимаюсь делами насущными, а в голове всё крутится мысль — как бы оттянуть неизбежную атаку японцев. Недавней дерзости они нам не простят, часа через три перегруппируются и пойдут на нас. Если за это время не подвезут б/к, придётся встречать их чуть ли не голыми руками. Н-да…
Взгляд падает на Горощеню: он критически осматривает свой пулемёт. Вид у бойца, извиняюсь за тавтологию, огорошенный.
— Что, голову повесил Лявон?
С недавних пор Лихо довольно хорошо освоил русский язык, теперь с ним можно общаться без переводчика.
— Так это, вашскородь… Пулять больше нечем. Теперь этой машинкой разве что как дубиной махаться.
Вспоминаю, как здорово он покрутил и покружил недавних иностранных визитёров. Вряд ли такой трюк проканает сейчас с наступающими японцами, но что если мы пойдём другим путём?
— Ну, патроны — дело наживное. Главное, чтоб вовремя из тыла подвезли. Скажи, а можешь ты вызвать дождь? Даже не дождь — ливень, причём так, чтобы у японцев все окопы аж до бруствера залило, а к нам — не попало? — с надеждой спрашиваю я.
— Вашродь, разрешите подумать?
— Подумай, только недолго. Сам понимаешь — японцы в любой миг нагрянут.
Мыслительный процесс у Лиха выглядит крайне необычно. Он начинает чесаться во всех местах с таким остервенением, словно по нему бегает стает кусачих блох. Смотреть на него физически больно, и я отворачиваю взгляд.
— Есть, вашродь, — наконец, изрекает он.
— Придумал?
— Так точно. Только это… Мне кровь понадобится, человеческая…
— Ты что — вурдалак? Пить будешь? — отдёргиваюсь я.
— Никак нет! Обряд нужен, надо землю кровицей человеческой окропить.
— Сколько тебе надо этой крови?
— Много. Ведра два — не меньше… Причём кровь нужна с живого человека, — правильно истолковывает он мой взор, обращённый в сторону убранных из окопов трупов.