Ротмистр Гордеев 3 (СИ)

— Я напомню, господин ротмистр, что от вашего эскадрона после последнего боя осталось человек пять.

Уел. Неглуп господин террорист, переквалифицировавшийся в террористы.

— Од-дин — од-дин. Н-но н-никто из н-них не с-склонен б-бросать б-бить вра-ага. Ни ка-азак Бу-буденный, по-отерявший в б-бою г-глаз, ни ес-саул Ск-коропадский, ос-ставшийся с од-дной ру-укой.

— Никакая выносливость, никакая физическая сила, никакая стадность и сплоченность массовой борьбы не могут дать перевеса в эпоху скорострельных малокалиберных ружей, машинных пушек, сложных технических устройств на судах, рассыпного строя в сухопутных сражениях, — говорит Яков Семеныч, словно по писанному.

Цитирует, что ли кого?

— Это в-вы с-сформул-лировали?

— Один социал-демократ. Николай Ленин. Вряд ли вы слышали.

— В-владимир Уль-льянов? С-слышал.

Соколово-Струнин удивленно смотрит на меня, не донеся ложку с супом до рта.

— Даже так… Знакомы с его произведениями?

Не столько с самими произведениями, сколько с его бурной деятельностью по свержению самодержавия в нашей истории и переформатирования России… Но Якову Семенычу это знать ни к чему.

Отрицательно мотаю головой.

— Ув-вы…

— А вот что пишут англичане в «Таймс»! — Журналист достает из кармана свернутую газету, находит строки, обведенные карандашом, и принимается цитировать:

— «Когда пришла война, современная война с ее императивным требованием индивидуальной независимости, инициативы и интеллигентности, в русской армии обнаружился их недостаток. Русский солдат, когда он не доведен кровопролитием до брутальности, и когда он трезв, является большим, сильным, добрым ребенком; прекрасным товарищем, но ребенком. Но направляемый образованным и хорошо обученным офицерским корпусом, ведущим солдат разумно и умело, русский солдат может пойти очень далеко».

Он отрывает взгляд от текста:

— На то и был расчет. Куропаткин надеялся на свой офицерский корпус, здесь, под Ляояном тот должен был проявить свои лучшие черты.

— И ч-что н-не так? К-кая в п-понимаю, п-поле б-боя ос-сталось за н-нами?

— Какой ценой? Не будь этой войны, все эти люди могли быть живы: сеять хлеб, строить дома и дороги, продолжать приносит пользу России. Что вообще дает эта война России? Что мы забыли в Маньчжурии?

— А ч-что заб-были здесь яп-понцы?

Пытаюсь обуздать заикание и читаю Соколово-Струнину целую лекцию о Желтороссии.

России нужна мощная база на Дальнем Востоке, если мы хотим в условиях империалистической гонки за территориями колониями сохранить за собой Тихоокеанское побережье и Восточную Сибирь. Здесь в Манчжурии можно создать промышленную, продовольственную и транспортную базу, которая позволит России не стать такой же жертвой империалистических акул, как им сейчас становится Корея и Китай.

— Вы определенно читали господина Ульянова. Рассуждаете вполне в его духе. Хотя делаете довольно странные выводы

Развожу руками.

— В ч-чем же с-странные?

— Вот вы лично что получите в случае победы?

— В с-смысле?

— Ваша жизнь. Как она изменится к лучшему после победы над Японией?

Хороший вопрос. Задумывался ли я над этим? Честно? Нет. Я, как Портос — «дерусь, потому что дерусь».

— Хотя с вами, господин ротмистр, и так все понятно.

— И ч-что же в-вам п-понятно?

— Очередной чин. Глядишь, так и до генерала недолго выслужиться. Вы до этой войны интересовались здешними местами?

— Н-не так, ч-чтобы особ-бо…

— А что говорить об остальных господах офицерах и, тем более, рядовом и унтер-офицерском составах?

Соколово-Струнин выразительно молчит. Жду от него очередного подвоха. А он смотрит на меня, усмехается глазами.

— П-продолжайте, Як-ков С-семеныч.

— Извольте. В чем задача государства, по-вашему?

С козырей заходит. А в чем?

— Н-ну… об-беспечение б-безопасности п-подданных, з-защита г-границ, с-соблюдение з-законов, п-процветание… ч-чтобы с-соседи ув-важали.

— А мне думается, как и многим товарищам моим, что основная задача государства, чтобы подданным жилось хорошо. Чтобы не голодали, не болели, богатели. Чтобы труд достойно оплачивался, а права уважались. Чтобы жизнь их была для государства ценностью. Чтобы они сами решали каким будет их настоящее и будущее. Чтобы образование и медицина были доступны не только богатым сословиям, но и последнему бедняку. Разве нет?

— Вы г-говорите, п-прямо, как с-социалист! — хмыкаю я.

Давно ли мне самому доводилось слышать это слово в мой адрес.

— Я говорю, как современный разумный и просвещенный человек, для кого благо народа — не пустой звук. А у нас семь лет назад провели первую перепись населения. И знаете, сколько грамотных оказалось? Двадцать один процент. Причем, если среди мужчин грамоту знали примерно треть, то среди женщин всего тринадцать процентов.

Вздыхаю. С неграмотностью среди солдат я и сам столкнулся.