Евдокия молчала, разглядывая закупщика. Многие военные чины недоумевали, как-де, находясь в должности весьма скромной, умудрялись интенданты наживать себе сказочные состояния на поставках армии. Вот он сидит, гнойный прыщ. За взятку от купца любое гнилье первым сортом пустит. И здесь норовит урвать, кусок отломить от каравая. Воистину говорят: "Кому война, а кому мать родна!"
— А по сему, вот, — Шпульман выложил бумагу и помусолил ногтем под строчкой, — по семидесяти девяти копеек за аршин. Цена не высока, зато объемы, знаете, неограниченные. И пошлина легчайшая, ибо отечеству плоды трудов ваших назначаются!
— А нельзя ли, — Евдокия сдвинула палец Шпульмана выше, — по восьмидесяти семи копеек, как за надлежащего качества сукно? Как же это, голубчик, солдатам армии российской и не высшего сорта материал?
— А-а! — Шпульман шутливо погрозил Евдокии. — Я вижу, вы женщина очень умная, как говорится, с деловой хваткой… Что же мне делать с вами? — на пухлом лице отразились тягостные раздумья. — Ну, извольте! Правда ваша!.. Только вы уж не обессудьте, — Шпульман перегнулся через стол, — по пяти копеечек за аршин, отблагодарите…
— Ох, ты! Это ж сколь тебе в карман-то перепадет? Семьсот пятьдесят рубликов? Не жирно ли?
— Ну-у, — разочарованно протянул Шпульман, — об чем мы с вами говорим… К вам с душой, со всем расположением… Желаю здравствовать!
— Погодь! Давай хоть по три копейки с аршина. Шпульман вздохнул.
— Дорогая вы моя! Какие у вас годовые объемы? Стоит ли, право, огород городить?
— Двести тыщ аршин на гора выдам. Под договор.
— О-о! — Шпульман поцокал языком. — При таких количествах копейку-другую можно сбросить. А пока – увольте, пятачок и ни-ни! Побойтесь бога, что вам, пятачка жалко?
Выхода у Евдокии не было. Слишком много денег заморожено в товаре, нужна шерсть, новые машины, кредиторы дышат в затылок – делу требуется оборот.
— Черт с тобой! — она пристукнула ладонью по столу. — Пиши купчую!
Шпульман потер руки и расплылся в ухмылке.
— Вот и славненько!..
На то, чтобы свезти сукно на казенные склады потребовалась целая ночь. Днем по городу и пеший пройти мог не вдруг, такая толпища, хоть мылом мылься. Неделю сукно перемеряли, переглядывали нет ли в нем проплешин, мусора или еще каких изъянов. Углядев на каждом куске материи странного вида оттиск в виде палочек и черточек внутри треугольника, немало закупщики удивились и даже выразили опасение, не каббалические ли это, часом, знаки. На что получили разъяснение, что сие просто фирменная марка купчихи Кулаковой, вроде фамильной печатки или вензеля, из себя несуразная, но безвредная. Еще неделю длилась бумажная волокита, да и это еще при условии, что Шпульман прикладывал старание и не давал делу застояться. Только потом Евдокия смогла получить причитающиеся ей средства. В сопровождении Савки и еще двух молодцов явилась она в банк, где клерк отсчитал ровными пачками, без малого, тринадцать тысяч рублей. Ассигнации перекочевали в макарьевскую, хитрого замка, шкатулку, которую несли двое широких в плечах молодцев. На выходе из банка поджидал процессию господин Шпульман, обмахивался от жары котелком.
— Здравствовать желаю, Евдокия Егоровна! Извольте рассчитаться!
— Рассчитаться? — подняла брови Евдокия. — Это вы об чем? Долгов я перед вами не имею, вы, верно, спутали с кем?
— Как же это? — Шпульман поперхнулся воздухом. — А по пяти копеечек-то, забыли?..
— Вот тебе по пяти копеечек! — Евдокия сложила кукиш. — Вша поганая! Видал? Пшел с глаз и не попадайся боле! Савка оттер плечом наглого господина, недобро покосились дюжие молодцы. Шпульман зашипел в спину угрозы, но на этот раз сила была не на его стороне.
— Обмишурила, стерва, — он без сил прислонился к стене. — Кого! Шпульмана обмишурила! Ну, погоди, поторгуешь ты у меня! Попомнишь!..
Евдокия угроз не опасалась. Пройдет лето, встанут у порога холода, оторвут сукно с руками, знай, выгонять успевай. С большими объемами плевать она хотела на милость какого-то там интенданта. Деньги, они как санки. Сперва ты их в горку, а потом они с горки тебя.
— Пошли, ребята! — велела Евдокия, отворив дверь банка носком сапога.