Ротшильды. История династии могущественных финансистов

Бисмарк даже не представлял себе, насколько он был прав. Вскоре после получения этого меморандума Берлин решил наградить Майера Карла Ротшильда, племянника, главного наследника Амшеля и будущего главу Франкфуртского дома. Прусский король назначил Майера Карла придворным банкиром и наградил его орденом Красного орла III степени. Однако это был еврейский орден Красного орла. Орден обычной формы представлял собой крест, а новый вариант был разработан специально для барона и имел форму овала. Очевидно, Пруссия считала невозможным надеть крест на грудь еврея, даже в том случае, когда это не было знаком религиозного отличия.

Барон не замедлил выразить свое возмущение Бисмарку. Разве не странно оказывать человеку почести и одновременно унижать его? Эта мысль не дошла до Берлина, и в 1857 году Майера удостоили вторым овальным Красным орлом, на этот раз II степени. Это было почти то же самое, что удостоиться ордена Желтой звезды.

Теперь барон достаточно ясно выразил свои чувства. Он просто перестал появляться на тех приемах, где, согласно этикету, должен был надевать овальные ордена.

При этом он совсем не затруднял себя поиском отговорок и поводов.

Наконец, Берлин проснулся. Прусский принц приказал Бисмарку, который и так не страдал от отсутствия срочных дел, написать подробный отчет о поведении барона Ротшильда в отношении многострадальных наград. Вот что написал Бисмарк в ответ:

«В соответствии с Королевским приказом от 27-го числа, имею честь сообщить, что не видел придворного банкира Майера Карла фон Ротшильда в орденах, поскольку он не посещает большие приемы. В тех случаях, когда он на них появляется, он предпочитает носить греческий орден Спасителя или испанский орден Изабеллы Католической. В тех случаях, когда я сам устраивал официальные приемы, на которые барон Ротшильд должен являться в форме и с орденами Красного орла для нехристиан, барон не являлся, ссылаясь на плохое состояние здоровья. Я могу подтвердить это впечатление тем фактом, что, когда барон обедает у меня, он надевает только ленту ордена в петлицу…»

Пруссия так и не пересмотрела своего отношения к наградам, а Ротшильды никогда не забывали об этом унижении. И этот факт впоследствии сыграл немаловажную роль в момент принятия решения об открытии Банкирского дома Ротшильдов в Берлине. Прусское правительство напрасно приглашало Ротшильдов и сулило им всяческие выгоды. Семейство никогда не прекращало активно выражать свою позицию в отношении своей веры. Их рвение в отношении веры можно было сравнить только с рвением патриархов времен ветхозаветной Книги Царств.

В самом большом загородном поместье французской ветви, Ферье, была построена частная синагога. В доме Лайонела на Пикадилли, 148 был оставлен незаконченным один из карнизов – это должно было напоминать о разрушении Иерусалимского храма. Австрийские Ротшильды каждый год устраивали грандиозную охоту при закрытии сезона. И каждый раз в один из дней охота прерывалась, высокопоставленные гости-христиане усаживались за шахматы, а хозяева отправлялись в Венскую синагогу. Здесь они постились и молились, отмечая День искупления, а затем возвращались к гостям и продолжали охоту.

По всей Европе лучшие повара осваивали кошерную кухню или, по крайней мере, кухню, где свинина исключена. В свете распространился забавный обычай – после обеда не джентльмены приходили в салон к дамам из курительных комнат, как это было издавна заведено в Европе, а дамы приходили к джентльменам. Этот обычай завели Ротшильды, и многие, следуя ему, не понимали, что его значение заключалось в утверждении патриархата всегда, везде и во всех формах согласно древней еврейской традиции.

Разумеется, в Семействе тщательно следили за тем, чтобы молодежь воспитывалась в духе строгого иудаизма. Для этого приглашались специальные наставники, и результатом становилось глубокое понимание принципов, а не только формальное следование традициям. Это прекрасно иллюстрирует детский дневник, где аристократическим английским языком изложено наивное, но глубокое и искреннее понимание догматов веры. Анни, дочь сэра Энтони, записала однажды: