Rotten. Вход воспрещен

Я никогда не думал, что стану исполнителем, кроме как в школе, где нам давали уроки драмы один раз в год. Тогда они проводились в Уильям Йорк и нравились мне только потому, что наша учительница была потрясающе красива. Других таких в нашей школе не было.

Ее звали Салли. У нее были длинные черные роскошные волосы, длинные ноги и мини-юбка. Хммм… ну да. Я бы мог стать актером с такой учительницей. Мне нравилось, что можно было примерить маску другого человека и почувствовать себя кем-то иным. Учительница хотела, чтобы мы посещали кружки драмы и собрания поздно вечером. Именно тогда я потерял интерес к драмкружку, потому что там не было мест для людей из рабочего класса. Снова ограничения. Урок актерского мастерства ограничивался четырьмя стенами, и тебя судили по знаниям, а не по таланту. Оглядываясь назад, могу сказать, что сама идея сдачи какого-то экзамена, после которого ты можешь стать актером, казалась мне полной чушью.

Вспоминая прошлое, я могу сказать, что у меня была достаточно прогрессивная семья. Но тогда, конечно, я этого не ощущал. Своим воспитанием они не причинили мне вреда. Моя мама всегда смягчала напор отца: «Оставь его в покое, он разберется!» Моя мама была благоразумной ирландкой. Я использую этот термин, потому что были еще и неблагоразумные ирландцы, которые вели себя как монстры по отношению к детям. Была такая семейка Холи Джо. Всякий раз, когда в их семье ребенок совершал проступок, они открывали свой бездонный религиозный ящик, в котором хранили разные виды наказания: от зажигания свечей до приказа немедленно перецеловать все статуи и изображения.

Как-то раз меня поймали за мастурбацией. Мой младший брат Мартин сообщил об этом маме. Я забыл закрыть дверь в туалет.

Он закричал: «Мама, папа, Джонни сидит на унитазе наоборот и делает что-то смешное!» Это был ужас. Позорище. Но мои родители никогда об этом не говорили. Они просто велели Мартину заткнуться. Он тогда был еще совсем маленьким. Можете себе представить этот подход к воспитанию в стиле «Папа лучше знает»[20] – в конце пятидесятых по телевидению шел такой американский ситком. Должен признаться, меня не притесняли. В семьях среднего класса как раз наоборот детей всегда унижают за то, что считается нормальным явлением.

Меня за плохое поведение наказывали не столь часто, как моего младшего брата Джимми. Вот он-то был проходимцем. Я был тихим и себе на уме. Я не делал ничего ни хорошего, ни плохого.

На рождественских вечеринках я всегда сидел в темном углу. Мой брат же всегда вытанцовывал под аплодисменты родственников. Забавно, что, в конечном счете, именно я занялся танцульками на сцене.

Но все же я был вышвырнут из католической школы в возрасте пятнадцати лет за неприемлемое поведение. Я был гвоздем в заднице – настоящим антагонистом.

Я пялился в упор на людей, и меня ненавидели. Я ничего не вкладывал в свой взгляд, просто веселился. Однако во мне видели будущего маньяка-психопата или массового убийцу.

Если бы меня отправили к психотерапевту, я бы с треском провалил все тесты. Мне бы сказали, что я притворяюсь, хотя я и притворство – понятия несовместимые. Моя учеба в школе была безоблачной, но в итоге превратилась в нечто такое, что все эти люди терпеть не могли. Я раздражал всех до невозможности.

Однажды я опоздал на урок, зашел в класс и сел читать то, что было у меня с собой. Я сделал это специально, чтобы позлить учителя. Он назвал меня антикатоликом и выгнал из класса. Его звали мистер Прентис – я называл его «Мистер Пятна Мочи», потому что он носил этот отвратительный костюм с принтом «собачий зуб»[21].

В области промежности у него было пятно темно-желтого цвета, присушенное утюгом. Когда позже я узнал, что он умер, я помочился на его могилу.

После того, как «Мистер Пятна Мочи» выкинул меня из школы, я пошел домой и рассказал об этом моим родителям. «Со школой покончено навсегда!» – отсылка к Элису Куперу[22].

Они направились прямиком к директору, и он сказал, что я не смогу вернуться в школу ни при каких обстоятельствах. «Джон вызывает слишком много проблем, решать которые мы не хотим», – заявили моим родителям. «Нам не нравится его внешний вид. Вы только взгляните на его длинные волосы и потрепанную одежду!» – причитали преподаватели католической школы. Я не носил католическую школьную форму, что для них было смертным грехом. У меня не было ничего общего с модой. Мода в таком контексте так же омерзительна, как и католическая униформа. И у меня, черт возьми, не было денег на покупку ваших облачений, потому что вы, дражайший учитель, имеете дело с бедными людьми.