Ротвейлер

Рим Шариф никогда не была замужем. Просто среди незамужних поварих, работающих в домах джентри,[12] считалось модным добавлять к имени не мисс, а миссис. По ее словам, отец Зейнаб «собрал манатки», как только узнал, что Рим беременна. Он был белым красавцем по имени Рон Бокинг, но она называла его «Крысом» или «Подонком». Рим тогда тоже была красавицей, могла бы ею считаться и сейчас, в сорок пять, не заплыви она жиром. Возможно, она так растолстела с тех пор, как Зейнаб пошла в школу, и Рим решила, что никогда теперь не будет делать того, чего ей не хочется, и наоборот. Так что она бросила изнурительную работу в Брентфорде, в магазине-ателье по пошиву нижнего белья, и внушила самой себе, будто у нее серьезная болезнь спины. Докторам до сих пор не очень удается диагностировать и лечить болезни позвоночника. Но они верят вам, если вы стонете и сильно сутулитесь. Рим оказалась хорошей актрисой. Она усердно стонала и сутулилась на приемах у врачей и умудрилась даже артистично подергиваться, якобы мучаясь приступами. Пенсионное пособие по инвалидности оказалось больше обыкновенного социального пособия, а Рим располагала теперь временем, чтобы изучать брошюры благотворительных фондов и тем самым собрать с миру по нитке. Даже местные власти согласились вносить арендную плату за ее квартиру и предложили ей инвалидную коляску. Сейчас, наедине с Кармел и Бри-ном, – Зейнаб с Алджи ушли в кино, – она обдумывала это предложение, и пришла к выводу, что предпочла бы автомобиль. Она не умела водить, но может научиться…

– Бабушка, а можно видео посмотреть? – спросила Кармел. – Мы хотим «Основной инстинкт».

Отец запрещал им смотреть этот фильм, также как «Бешеные псы» и «Побег из Шоушенка», но Рим было все равно. Она всегда позволяла детям делать что угодно, лишь бы они ее не трогали, и за это они ее обожали.

– Брин хочет шоко, – залепетал малыш. – Белый шоко, не коричневый, – заныл он, когда ему дали не то.

– Сам бери и замолчи, – сказала Рим, подталкивая к нему коробку. А ей самой пришло время перекусить остреньким. Как давно она ничего не готовила! Она питалась готовыми блюдами, которые заказывала в индийском ресторане «Дерево Баньян». Остатки ужина оставляла на завтрак, плюс еще съедала на десерт батончик «Марс». От строгого воспитания в мусульманской семье, в Волворте, – ее выгнали из дома, когда она забеременела, – в ее жизни остался единственный моральный принцип – ненависть к алкоголю. Она любила повторять, что никогда не пила ничего крепче недиетической кока-колы. В огромном американском холодильнике Зейнаб хранилось около десяти таких банок. Рим взяла одну и закурила огромную сигарету. Потом разогрела в микроволновке острую курицу, бросила ее на тарелку и вернулась в свое кресло. Чередуя куски курицы с затяжками, она без интереса посмотрела фильм, неудачно выбранный Кармел.

Измазанный черным и белым шоколадом Брин забрался на ее толстые колени и ласково прижался щекой к ее шее. Рим рассеянно обняла его и отхлебнула кока-колы.

Зейнаб с Алджи заняли свои места в зале кинотеатра «Уорнер-Виллидж». Алджи бывал непунктуален так же часто, как и Зейнаб, но сейчас они, оказалось, пришли раньше, чем нужно.

– Глупо в такое время ходить в кино, – ворчала Зейнаб. – Не понимаю, почему мы не могли пойти на восемь тридцать пять.

– Потому что твоя мать не пришла бы сидеть с детьми в восемь. Она постоянно твердит, что не может возвращаться домой ночью, она должна высыпаться.

– Что? Да с ней и теплового удара не случалось с восемьдесят второго года.

– Она говорит, что повсюду бродит Ротвейлер, и жить в зоне его обитания – значит, быть потенциальной жертвой. Особенно ночью. Я просто повторяю ее слова.

Зейнаб рассмеялась. Она не умела сердиться долго.

– Не думаю, что он станет за ней охотиться. Все его жертвы, кажется, молодые. Более или менее. Кого из нас она надеется надурить?

– Ты знаешь свою мать, – Алджи открыл стакан с попкроном и передал ей. – Смотрела сегодня телевизор? А «Стандарт» не покупала? Кое-что рассказали о парне этой Гейнор Рей.

– Ноттингемской?

– Да. Полицейские допросили его и показали ему все, что нашли рядом с ней в куче мусора. А он говорит, что в ее сумочке кое-чего не хватает. Эта Гейнор всегда носила с собой одну вещь. Он сказал, что это был ее талисман, и найти его они не могут.

– Так что это было?

– Серебряный крестик. Такие носят на шее, на цепочке, но она никогда не надевала его на работу, просто брала с собой. Боялась, что крест будет смущать клиентов, представляешь себе стриптизершу с крестом?

– Да уж…

– Так вот, про клиентов он, конечно, не говорил, но сказал, что крест должен быть у Гейнор в сумке, и в спальне, например, искать бесполезно, если ее самой там нет. Она с ним не расставалась.