Ротвейлер

Она встала, шатаясь и пытаясь контролировать движения, не упасть в обморок. Головная боль не проходила и становилась невыносимой. Бекки почистила зубы, прополоскала рот, долго, но безрезультатно брызгала холодной водой в лицо, приняла две таблетки аспирина, которые не подействовали, и ей стало интересно, почему. Почему она так много пьет, будучи свободным человеком, с хорошей работой и зарплатой? Она пила без причины.

Шум в голове усилился, превратился в регулярный звон в самом центре черепа, отдающийся в глазах. Она зажмурилась, облокотилась на кухонный стол и вскоре поняла, что звенит не у нее в голове. Кто-то звонил в дверь.

– Кто это?

– Это Уилл. Открой мне, Бекки, пожалуйста. Я замерз.

Она нажала на кнопку домофона, открыла дверь и упала в ближайшее к ней кресло. Уилл выглядел заплаканным, лицо красное, глаза опухли. Он держал чемодан, на вид тяжелый, который с грохотом поставил на пол. Бекки заметила, что это был самый огромный из трех имеющихся в его квартире чемоданов. Уилл молчал. Неужели он снова потерял дар речи? Нет, не потерял.

– Можно мне выпить молока?

– Да, пожалуйста.

Пока Уилл наливал молоко, она сделала себе крепкий джин с тоником. Только это может помочь сейчас, пусть даже ей не стоило бы пить.

– Что случилось, Уилл?

Он ответил не сразу.

– Я останусь здесь, Бекки. Я не хотел возвращаться в субботу, я хотел остаться. Я всегда буду хотеть, потому что здесь так хорошо.

– А у Инес плохо?

– Нет, но не так хорошо, как здесь.

– А что в чемодане?

– Вещи, которые мне нужны.

Он открыл чемодан. Одежда, наверное, лежала где-то на дне, потому что сверху были игрушки, – неужели он в них играет? – комиксы, журнал «Радио-Таймс», пульт управления для видео, видимо, на случай, если ее пульт не станет работать, коробка мятных леденцов, красная бейсболка, видеокассета с фильмом.

– Я сам смогу сделать себе комнату. Я сделаю, как ты в прошлый раз. Перетащу все стулья, кроме одного, и уберу оттуда компьютер. Разложу диван в кровать и постелю белье.

– А как насчет работы, Уилл?

– Ты можешь позвонить Кейту и сказать, что я плохо себя чувствую, – Бекки подумала, что это для него что-то вроде записки в школу. – Ты скажешь, что мне завтра станет лучше, и пускай он заедет за мной сюда.

Он застегнул чемодан и потащил его в ее кабинет. Головная боль прошла, но Бекки все еще чувствовала сильную слабость. Она услышала, как он двигает мебель и напевает песенку гномов из «Белоснежки». Она знала, что пел он только в тех случаях, когда был очень счастлив.

Что оставалось делать? Если он пойдет завтра на работу, то и она тоже. Ему придется оставаться одному часа на два каждый день, но это не так страшно. Она ведь уже рассталась с любовником, а других она не заведет. Телевизор будет работать по утрам и вечерам, постоянно. Но чувство вины исчезнет навсегда. На смену ему придет немного мертвящий и безжизненный покой. Ею теперь станет руководить этот мягкий, странный ребенок. Покой будет с ней постоянно, во сне и при пробуждении, в ее походах на работу и возвращениях с работы. А что, если вместе с чувством вины ее оставит и желание выпивать? Может быть. Однажды.

Его приход был неизбежен. Возможно, где-то в глубине души она всегда знала, что это случится. Она просто старалась отодвинуть этот роковой день. Но ведь я люблю его, думала Бекки, и эти слова казались ей пустыми. На самом ли деле она его любила? Она вообще любила кого-нибудь?

Бекки поставила локти на стол, обхватила голову руками и заплакала. Она плакала из-за автокатастрофы, этой неправильной хромосомы Уилла, из-за жестокого мира, и просто жалея себя.

Из кабинета доносилась песня Уилла: «Хей-хо, хей-хо, за работу примемся…»

– Тебе надо было сразу известить нас, еще прошлой ночью, – сказал инспектор Криппен. – В день, когда это случилось. Не ждать.

– Я думал, вы будете рады получить от меня такое описание Ротвейлера, о котором можно только мечтать, – Анвар не сильно расстроился.

Ему было плевать. Если полицейские ничего не предпримут, он обратится к журналистам, а потом посмотрим, как этим дуракам влетит за невыполнение служебных обязанностей. Тем более при попытке задушить человека.

– Давай посмотрим на твою шею.

Анвар надел свитер с высоким воротником, но он не стыдился своей раны, а просто хотел произвести на них впечатление, когда откроет горло и все увидят побагровевшую, опухшую полосу.

Оба полицейских, Криппен и Зулуета, отреагировали именно так, как он предполагал.

– Какой ужас! – отшатнулся Криппен. – Боюсь, останется шрам.

– Тебе не мешало бы побывать у доктора, – сказал Зулуета. – Это нужно осмотреть.

Криппен не переставая тряс головой, видимо, задумавшись о бесчеловечных нравах западного Лондона.

– Расскажи-ка подробнее, что случилось.

– Я шел домой от станции метро Марилебон. Я был в гостях у тетушки, – на самом деле Анвар ходил к ней с родителями в прошлую пятницу, но тетушка Сима все равно не вспомнит, когда это было, она давно уже впала в маразм. – Около двенадцати я вышел на Эшмилл-стрит с Лиссон-гроув. – Им это не покажется странным, так как это кратчайший путь.