Роуэн и букшахи

Он помахал Аллуну и отвернулся. Роуэн больше не мог смотреть на своих близких, уходивших туда, на восток, в белую безжизненную пустыню.

— Пойдем, — сказал он, ласково касаясь плеча Шаран, — нам пора возвращаться домой. А то Норрис начнет беспокоиться, где мы пропали.

— Да не будет он беспокоиться, — закусив губу, отвечала девочка. — Он разозлился на меня из-за того, что я не ушла вместе со всеми. Сказал, что моя слабость — позор для нас обоих. Но, понимаешь, в стране зибаков Норрис был для меня единственным близким человеком. Не считая дедушки, конечно. И я не могу бросить брата, Роуэн! Просто не могу.

Роуэну стало ее жалко. Он, как никто, знал, что такое быть слабым среди мужественных и сильных людей.

— Ты не слабая, — попробовал объяснить он Шаран по дороге домой. — Ты сильная, но только по-своему. Вспомни, как ты боролась с Нилом.

Роуэн тут же пожалел о сказанном — при упоминании этого имени девочка вздрогнула. Ночью горшечника нигде не нашли, хотя на его поиски было потрачено несколько часов. В конце концов Ланн заявила, что безумец, видно, свалился в какую-нибудь яму да там и замерз.

Однако Роуэн и Силач Джон не были уверены в смерти горшечника. А Шаран боялась, что Нил прячется где-то в деревне, дожидаясь, когда сможет добраться до ненавистных ему картин.

— Я не виню Нила, — говорила девочка, — я понимаю: то, что он делал, с его точки зрения, было правильным. Я всем сердцем надеюсь, что он не погиб, но если бы только его нашли!.. Можно было бы с ним поговорить, все ему объяснить…

Роуэн поглядел на Шаран. Он подумал, что вряд ли эти слова пришлись бы по вкусу Ланн, будь они сказаны при ней. Воинственная староста облила бы Шаран презрением за то, что та готова простить своего врага.

Оставив позади хижину Шебы, ребята брели по заснеженным садам. Роуэн, желая отвлечь Шаран от грустных мыслей, сказал ей, что пора кормить букшахов.

— Пойдешь со мной? — спросил он.

Шаран не знала, что и ответить: ей не очень хотелось идти к животным, но и не хотелось обижать мальчика отказом. Роуэна всегда забавляло, что Шаран, не боявшаяся громадины Уноса и его ужасных когтей, испытывала панический страх при виде букшахов.

— Не хочешь, не ходи, — сжалился над ней Роуэн. — Мне все равно сначала нужно зайти к Ланн и обо всем ей рассказать, а то она начнет волноваться. Но послушай: не надо бояться букшахов — они самые добрые из всех животных на свете.

— У них такие страшные рога, — буркнула девочка.

Роуэн рассмеялся:

— Ну что ты, они же не бодаются. И даже между собой не дерутся.

— Да? Если они не бодаются и не дерутся, так зачем же им вообще они нужны? — возразила Шаран.

Роуэн не нашелся что ответить. Этот вопрос он и сам частенько себе задавал.

Они вошли в деревню, где стояла зловещая тишина. Роуэн и Шаран, храня молчание, миновали безлюдную площадь. Сами того не сознавая, они ускоряли шаг, проходя мимо пустых домов. Деревня, внезапно лишившаяся своих обитателей, походила на погост.

Вот наконец и пекарня. В ней, по крайней мере, были люди, звучали их голоса. Роуэн и Шаран вошли на кухню. Здесь командовала старуха Ланн — под ее руководством передвигали мебель.

Было решено, что те, кто остался в деревне, будут жить все вместе в одном доме, чтобы тратить меньше дров и лампового масла. Ланн сочла, что удобнее всего перебраться в просторную пекарню, которая находилась в центре села. Роуэн обрадовался, когда узнал об этом. Он любил пекарню, любил хлебопеков — Сару и ее сына Аллуна, который всегда что-нибудь напевал, вытаскивая из печи противни с кренделями и хрустящими хлебцами.

Роуэн вошел в комнату, где собирались обосноваться жители деревни, и вдруг осознал, что при Ланн жизнь в пекарне будет совсем не такой, как тогда, когда здесь хозяйничала Сара. Исчезло то спокойное дружелюбие, что всегда царило в этих стенах.

Мебель из общей комнаты вынесли. Остались лишь стул перед очагом — на нем, нахмурившись, сидел Норрис — да скамеечка, на которую он положил больную ногу.

Со второго этажа, из спален, притащили половики и расстелили их на полу. Теперь из щелей не так сильно дуло. Ставни крепко-накрепко заперли. Бронден вдобавок занавесила окна старыми одеялами — нельзя было попусту расходовать тепло.

На полу, у самых стен, лежали одеяла — тут собирались спать. Рядом с одеялами стояли сумки с вещами, а возле них тарелки и чашки для каждого.

Здесь как будто расположился отряд воинов, готовый к битве с наступающими холодами. Посреди этого маленького лагеря возвышалась фигура старухи Ланн с посохом в руке.

— Вот наконец и вы, — сказала она, едва Роуэн и Шаран появились на пороге. — Посмотрите, бездельники, сколько мы уже сделали, пока вы там знай себе шлялись по полям!

Староста продолжала громким голосом выговаривать им за отлынивание от работы, и лицо ее бороздили суровые морщины. Роуэн чувствовал, что Шаран хочет спрятаться за его спину, хочет сжаться в комочек, чтобы не слышать сердитых слов. Сам-то он догадывался, что за злыми нападками Ланн скрываются боль и горечь от расставания со своими близкими, но Шаран не понимала старосту и боялась ее.