Роузуотер

Работает радио, питающееся от солнца и аккумуляторов, для развлечения клиентов. Идет передача об Америке. Человек рядом со мной – из механистов, и сидит недвижно, будто робот. Смотрит он прямо перед собой, и я знаю, что так будет продолжаться, пока я или Ахмет не потревожим его. Механисты – это куча недоумков, которые верят, что человеческое тело лучше представлять как машину и что, если поведение упростить только до функционально необходимого, родится высшая форма человека. Это значит, можно ограничиться только действиями, нужными для осуществления базовых потребностей. Болезнь – это неполадка. Ну и сами понимаете, куда это ведет. Они дьявольски скучны, разговаривают только для того, чтобы передать информацию, и гораздо хуже адаптируются, чем реальные машины. Говорят, из них получаются хорошие супруги и бухгалтеры. У того, что рядом со мной, отчетливый я-образ, полностью напоминающий механизм. Мысленно он повторяет: «Ты машина, ты машина». Обычно механисты живут отдельно, однако этот пока не может расстаться со своей многочисленной семьей и церковью.

Пока аромат жаренной на открытом огне говядины щекочет мне ноздри, я думаю о том, что мне придется отыскать Илери и получить кое-какие ответы.

Пока я жду, ко мне подходит Йаро, бродячий пес. Дождавшись еды, я угощаю его кусочками суйи. Он ест с энтузиазмом и выжидательно смотрит на меня, виляя хвостом. Я чешу его за ушами.

– А это что, мальчик?

У него на боку воспаленная рана.

– Надо тебя к ветеринару отвести, – говорю я.

Ахмед говорит что-то в том духе, что Йаро сдохнет через неделю.

Йаро ранили несколько недель назад, когда он ввязался в драку с тремя псами побольше, пытаясь меня защитить. Он иногда провожает меня от станции, и считает, что я принадлежу ему. Надеюсь, он не умрет. Я отдаю ему четверть моей порции.

По дороге домой я вижу трех подростков, пинающих реанимата, застрявшего в водостоке на обочине дороги. Они по очереди бьют ногами его по голове, словно это футбольный мяч. Хочу вмешаться, но передумываю и продолжаю путь.

Когда я добираюсь до квартиры, решение уже принято. Я открываю сейф и выгребаю всю наличку. У меня есть машина, но на ней метка О45, так что обойдусь без нее. Есть и багги, которым я пользовался в пятьдесят шестом, но он такой старый и так бросается в глаза, что люди будут пялиться. Я переодеваюсь, собираю легкую сумку и снова выхожу. Обдумываю вариант угнать машину. Как только мысль оформляется, я вижу несколько способов открыть три машины на своей улице, и это соблазнительно. Воровство – как алкоголизм. Я должен признать, что всегда буду вором, пусть больше и не ворую.

Я не могу угнать машину. Это привлечет внимание.

В конце концов я беру мототакси «Окада», которое довозит меня до проката. К такому типу машин я не привык и слегка задеваю один из поглотителей углекислого газа, которые стоят вдоль шоссе, но никто не пострадал.

Я начинаю с Абуджи.

Теми прикомандирована к Асо-рок, ее задание – заниматься иностранными делегатами. Я паркуюсь рядом с ее домом в одном из пригородов и опускаю окна. Дегустирую ксеносферу, но никаких признаков ее змеи нет. Это ничего не значит, она могла поменять аватар, хотя сенситивы редко это делают.

Я нажимаю на звонок у ее ворот, но никто не отвечает. В Абудже холмистая местность, и отсюда видны Асо-рок и президентская вилла. Я разглядываю их, когда чувствую чье-то прикосновение. Я опускаю взгляд и вижу девочку на велосипеде, которая свесила локти с руля и улыбается.

– Привет, – говорит она по-английски.

– Здравствуй, – отвечаю я.

– Вы друг тети Теми?

– Да.

Она наклоняет голову набок.

– А почему я вас раньше не видела?

– Я старый друг. Мы вместе учились, – говорю я. Что в общем-то правда. – Ты знаешь, где она?

– Да. Она в раю. Она умерла на прошлой неделе. В доме никого нет.

– Как она умерла? – спрашиваю я, чувствуя, как неприятно вспотели ладони.

Девочка пожимает плечами.

– Она заболела, мама отвезла ее в больницу, а оттуда она не вернулась.

Я нахожу следы Джона Боско в семинарии в Энугу, на востоке Нигерии. Его заданием было отслеживать мысли студентов-радикалов в университетах. Он мертв уже полгода и удостоился чести быть похороненным на военном кладбище. Его надгробие – маленький неровный кусок мрамора с гладкой поверхностью, на которой написано имя. Никаких наследников. Кроме Болы, я не знаю сенситивов с детьми.

Я вхожу в ксеносферу. Она пуста, пустынна, опустошена. Я собираюсь с мыслями и воздвигаю двадцатифутовый памятник на поросшей травой лужайке. Наверху помещаю статую его любимого аватара-монаха. На камне высекаю простые слова:

Здесь лежит Джон Боско.

Он служил своей родине.

Если кто-то из наших будет проходить мимо, он это увидит.

Эбун – учительница в Акуре, задания у нее нет.

Она в коме.

Я пытаюсь связаться с ее аватаром, но не могу ничего разобрать. Как будто даже ее концептуальное «я» растворилось. Я словно пытаюсь поймать ветер. В ксеносфере нечему мне отвечать.

Я ухожу, когда скорбь в атмосфере становится невыносимой.