Ровно год

— И не говори. А потом это вылилось в грандиозную перепалку, и она сыпала цитатами вроде того, что равенство — это экономическая привилегия, а я был таким тупым, понятия не имел, о чем она, но… — Ист смешно изображает выпученные от восторга глаза, словно персонаж из мультика, встретивший любовь всей своей жизни. — Я просто обалдел. После той ее речи я бы пошел за ней на любой урок. Но прежде чем я набрался смелости с ней заговорить, прошло три года. Я помню еще миллион всяких вещей. Как она любила Денвера. Как любила тебя. Много всякого. Когда умерла мама, наши дебильные соседи прислали открытку с дебильным текстом о том, что только лучшие люди рано покидают этот мир, потому что слишком для него хороши. Я тогда разозлился, типа, какого хрена, но после Нининой… — Он делает глубокий вдох, потом медленно выдыхает. — Когда она умерла, в глубине души я подумал: получается, так оно и есть.

— Открытки — самая жесть, да? — Лео помнит их все, присланные в первые дни после аварии, перед похоронами, — размытое пятно приторных фраз, выписанных нарочито-изящными буквами.

— Нет, не самая, — со смешком возражает Ист. — Самая жесть — это книжки. Тебе уже надавали?

Лео задумывается. Сразу за дверью до сих пор лежат нераспакованные посылки неизвестно от кого.

— Не знаю, может быть. Мама в последнее время не разбирает почту.

— Подожди, еще надают. После смерти мамы жена одного из папиных друзей прислала нам с братом книжку под названием «Будем друзьями по горю».

— Фу, — понимающе морщится Лео.

— Так что я тебя предупредил. Скоро они и до тебя доберутся, подожди еще месяцок. — Ист вздыхает, подается вперед, срывает травинку и принимается ее жевать. — Окружающие заставляют тебя быстрее справиться с горем, чтобы им самим стало легче. Не позволяй им этого, ладно?

Лео кивает, представив, как встает у парадной двери с железным дуршлагом на голове и при помощи массивной кухонной лопатки отбивает все летящие в дом нелепые книжки о проживании горя, все открытки с красиво выведенными надписями.

— Не хочешь рассказать, зачем сегодня в «Старбаксе» пряталась в туалете? — спрашивает Ист.

— Вообще-то нет, — отвечает Лео, но Ист продолжает сверлить ее взглядом, и она сдается. — Мы с Мэдисон, Оливией и Софи пошли по магазинам…

— Офигеть. И вы сказали Дилану, что Софи с вами?

— Не специально, так вышло. Дерьмовая ситуация, да?

— Да уж. Давай дальше. Ты и крутые девчонки устроили шопинг…

Лео хохочет, звук разносится по каньону.

— Прекрати, они классные!

— Что? Крутые девчонки всегда классные. — В глазах Иста вспыхивает озорной огонек, и Лео легонько пихает его в плечо.

— Короче, — продолжает она. — Я пошла с ними и вдруг почувствовала себя… не знаю, в ловушке, что ли. Как будто я напрочь разучилась находиться среди людей. Понимаешь, о чем я?

Ист сочувственно кивает.

— Конечно, — говорит он уже без всяких шуток.

— И как будто бы все знают, что Нина умерла, но ее никто не упоминает, даже словечком, и от этого мне кажется, что я тоже не вправе об этом говорить, и вот я притворяюсь, что все в порядке, но все на меня глазеют, и я сознаю, что, по идее, должна вести себя одновременно как Лео-До и Лео-После, а как это сделать, если я даже не знаю, как быть той Лео, которая есть сейчас? Извини, это все ужасно глупо.

— Нет, Лео, не глупо. Я полностью тебя понимаю. Полностью.

Лео вздыхает, проводит рукой по волосам и жалеет, что не захватила свитер потеплее. Она не предполагала, что проведет вечер на вершине горы. Жизнь продолжает преподносить ей сюрпризы.

— Наверное, я просто думала, что мы с Ниной все будем делать вместе: взрослеть, выходить замуж, заводить детей, оставаться лучшими друзьями и все прочее. Перед нами открывалось это будущее, а теперь его… нет. — Солнце садится в океан, розовая полоса тает в синих волнах. — Но тяжелее всего… — Лео слышит в собственном голосе дрожь и старается ее унять, — то, что и прошлого тоже нет. Как будто все вещи, о которых ты говорил, исчезли. Все наши с Ниной шуточки, наши ссоры и секреты — их же ни с кем другим не повторишь, не разделишь. У меня больше нет сестры. Я больше не сестра. — Обхватив колени руками, Ист лишь кивает и ничего не говорит, даже когда Лео торопливо вытирает глаза рукавом. — Прости, — бормочет она.

— Если ты еще раз попросишь прощения, я натравлю на тебя козла Дейва, — не выдерживает он.

По крайней мере ему удается ее рассмешить, и она опять промокает глаза.

— Только не Дейва.

— Ты — сестра, Лео. И всегда ею будешь. Даже если Нина не с нами.

Лео качает головой:

— Нет, я так не считаю. Понимаю, что ты имеешь в виду, но — нет, уже нет. Мама и папа остаются родителями, Стефани остается мачехой, а я… — Она пожимает плечами. — На самом деле — уже нет.

Ветер усиливается.

— Знаешь, — после долгого молчания произносит Ист, — после смерти мамы я думал, что дальше все будет так, словно ее не было совсем. Что теперь у меня есть отец и брат, и всё. Но потом до меня стало доходить, что, хоть ее и нет рядом, я не чувствую себя менее любимым. Понимаешь?

Лео кивает:

— Меня до сих пор постоянно тянет поговорить с Ниной.