Ровно год

— Когда она умерла, — Ист жестом указывает на фотографии, — отец распечатал все ее пленки. Сказал, мы должны увидеть всё то, что видела она. Чтобы не забыть ее.

Лео проводит пальцами по острому ребру рамки. Отец Иста на этом снимке такой молодой.

— Помогает? — вполголоса спрашивает она.

— Иногда, — негромко отвечает Ист. — Жаль, ее собственных фотографий очень мало. Она всегда была по другую сторону объектива. — Помолчав, он прибавляет: — Порой я не могу вспомнить ее лицо. Помню только фото.

Отец Иста поднимается к нему в комнату и сообщает, что ужин готов; отец и сын очень мило и вежливо предлагают Лео поужинать с ними.

— Нет-нет, не могу, — отказывается она. — Мне пора, мама, наверное, заждалась.

Домой она возвращается разгоряченная, словно пережарилась на солнце. Лео нарочно выбирает длинную дорогу, петляя на велосипеде по переулочкам вместо того, чтобы ехать по центральным улицам напрямик. За четыре квартала до дома она видит машину, похожую на мамину, а подъехав ближе, убеждается, что это она и есть.

Мама сидит за рулем, закрыв лицо ладонями, плечи сотрясаются от рыданий. В водительском кресле она кажется такой маленькой, беззащитной и хрупкой. Лео тормозит и с минуту на нее смотрит. Ей хочется подбежать к автомобилю, распахнуть дверцу и обнять маму так, как Стефани обняла ее после похорон, но она понимает, что раз мама специально отъехала на машине подальше, чтобы поплакать, то Лео, очевидно, не положено об этом знать. Лео разворачивает велосипед и едет домой.

Внутри темно, и по пути к себе в комнату она зажигает все светильники. Денвер, как обычно, в комнате Нины. При виде Лео он вскидывает голову, а она приседает на корточки и обнимает его, зарывается лицом ему в загривок и вдыхает знакомый умиротворяющий запах псины. Денвер не противится.

Звонит телефон. Лео знает, что это отец. Кроме него, ей некому звонить.

— Привет, солнышко, — говорит он в трубку. — Завтра важный день! Как настроение?

Лео вспоминает смех Нины, деревья за окном в комнате Иста, тайные, беззвучные мамины слезы. В ушах всплывают слова Иста о том, что порой он не может вспомнить лица своей матери. Лео не представляет, что когда-нибудь забудет лицо Нины. Это невозможно. Образ Нины слишком живой, слишком яркий. Разве Лео способна забыть кого-то вроде нее?

— Привет, пап, — говорит она. — У меня все нормально.

13 сентября. 27 дней после аварии

Отец общается с Лео каждый день — звонит по телефону или видеосвязи, и тогда Стефани на заднем фоне кричит «привет», улыбается и машет. Вскоре после начала учебного года они приглашают Лео на пятничный ужин, спагетти с фрикадельками. Лео возит еду по тарелке, потому что красный томатный соус слишком напоминает кровь: потемневшие волосы Нины, алые пятна на ее футболке, рассеченную щеку Иста.

— Зайка, если хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь другое, — предлагает Стефани. Столовая в их доме выглядит как на фото из рекламного поста в инстаграме[15], а может, это она и есть. Огромным усилием воли Лео сдерживается, чтобы не оттолкнуть тарелку с криком: «Да как вы можете спокойно сидеть и жевать, будто все в порядке?!» Нет, она этого не делает. Берет себя в руки. Лео не хочет ранить чувства отца или Стефани. Знает, что в душе они тоже страдают, так зачем усугублять боль? Вдобавок ей до сих пор стыдно за тот случай на похоронах, за слова, брошенные мачехе. Однако сейчас Стефани смотрит на нее с ласковой улыбкой: — Дай знать, если передумаешь.

— Спасибо, ничего не нужно, — бормочет Лео.

— Как дела в школе? — интересуется отец.

— Нормально. — Лео вилкой разламывает фрикадельки на еще более мелкие кусочки, есть которые она тоже не будет.

Лео лукавит: в целом учебный год начался неплохо, но, как и предупреждал Ист, от многого ее воротило с души. Само собой, в школьных коридорах все так и пялились на нее — ждали, что она вдруг разрыдается, что ли? Лео понятия не имела.

Открытку с соболезнованиями ее семье, подписанную всеми учителями, Лео швырнула в шкафчик, не читая, а математичка миссис Пфафф («На каждое A я ставлю три F[16] — легко запомнить, прямо как буквы в моей фамилии!») задержала ее после урока и вложила ей в ладонь какую-то холодную металлическую штучку. «Мне подарили это много лет назад, когда умерла моя мать, — сказала она, стоя почти вплотную к ней, и от этой близости Лео стало ужасно неловко, даже хуже, чем в тот раз, когда они с Ниной покупали в аптеке тампоны и в очереди за ними стояла завучиха, которая тоже пришла за тампонами, а Нина после покупки помахала своей коробочкой и громко воскликнула: „Представьте себе, заливает!“ — Эта вещица принесла мне большое утешение», — прибавила миссис Пфафф и похлопала Лео по руке. Лео опустила глаза: на ладони лежал латунный символ бесконечности, потускневший и испещренный пятнами от времени. По крайней мере, тогда Лео успела добежать до туалета, прежде чем разреветься.