Пока доктор осматривает Лео, какие-то люди с криками носятся по коридору, но кричат не ей. Они бегут мимо крохотной комнатки, куда ее привезли на каталке, и скрип подошв их резиновых тапочек о линолеум напоминает Лео матчи по баскетболу, в который Нина играла в девятом классе. Во время игр Нина летала по площадке, сердито гримасничала и становилась сама собой только после того, как покидала поле.
— Лео, ты меня слышишь? Лео! Как ты себя чувствуешь? Лео!
— Нина… — шепчет она.
— Ты сильно ушиблась, поэтому мы тебя осмотрим и сделаем томограмму — просто убедиться, что с тобой все…
Раздаются звуки, похожие на гудки автомобильного клаксона, — резкое
— Лео, Лео, посмотри на меня. Как позвонить твоим родителям? Где твой телефон?
— Я… я не знаю, — бормочет Лео. Она и в самом деле не помнит. Она даже мамин номер забыла, затверженный наизусть с пятилетнего возраста на случай именно таких ситуаций, как сейчас.
— Не волнуйся, — говорит доктор, — мы их найдем. Мы вызовем их сюда.
— Где моя сестра? — снова спрашивает Лео, а потом ее увозят, и она слышит крик Иста: «Нина!», и из ее глаз катятся слезы.
Все время, пока ей делают КТ, она дрожит, хоть и знает, что шевелиться нельзя. Лео трясет и после процедуры, когда на каталке ее везут обратно.
— Это просто шок, милая, — говорит ей медсестра. — Ничего страшного, это лишь адреналин.
— Где Нина? — спрашивает она.
— Все будет хорошо. Томограмма хорошая.
Ничего не хорошо. Все плохо.
Теперь в помещении тихо. Тишина почти благоговейная. С Лео снимают шейный ортез и позволяют сесть. Ей дают пластиковый стаканчик с водой, но она просто держит его в руке — забыла, как подносить стакан ко рту. Она обнаруживает, что кожа на ладонях содрана, замечает на рукаве рубашки пятно крови. Эту рубашку Лео одолжила на вечер у сестры. Нина
По коридору напротив — комната со стеклянными окнами и опущенными жалюзи. Из нее выходят люди в зеленых хирургических костюмах, потные, перепачканные кровью, с поникшими головами и плечами.
— У нас экзитус леталис, — произносит кто-то, но Лео не знает, что это означает.
Зато она определенно видит — и ледяная струйка страха сбегает от шеи до самых пяток, — что никто, абсолютно никто не смотрит в ее сторону.
— Нина!!! — раздается надрывный вопль. Лео резко оборачивается посмотреть, кто зовет ее сестру, и видит маму, объятую таким ужасом и смятением, что Лео даже не узнала родной голос.
Мама смотрит на Лео, и по мере того, как понимает, что перед ней младшая, а не старшая дочь, выражение ее лица меняется. Лео вновь опускает взгляд на окровавленный рукав Нининой рубашки и задается вопросом, не превратилась ли в призрака.
— Мама! — кричит Лео.
И вот уже мама бросается к ней и сгребает в охапку, и от нее пахнет Ниной, домом, местом, куда уже не вернуться. Лео вспоминает, как сильно хотела к маме, но эта мама совсем не та. Эту маму бьет крупная дрожь, ей страшно, она вся взмокла и совершенно растеряна. Лео нужна та мама, которая будет сидеть на краешке ее кровати, когда она проснется от дурного сна, та, что не отходила от нее, когда маленькая Лео болела, та — добрая, спокойная, уверенная.
Нет, ей нужна не мама, вдруг доходит до Лео, ей нужна Нина.
— Мы пошли на вечеринку… — всхлипывает Лео. — Прости меня, мамочка, мы пошли на вечеринку… Пожалуйста, пожалуйста, прости…
В комнате тишина, мир освобождает место для чего-то необъятного и немыслимого — того, что они все равно никогда не смогут принять.
17 августа, 22:36. 10 минут после аварии
Земля почему-то очень твердая, гравий царапает кожу, Лео не понимает, куда делись бассейн, Софи с Мэдисон и все остальные. Ни бассейна, ни чашек.
А вот и свет — красный, не голубой, как освещение в бассейне. Вокруг нее ходят и разговаривают какие-то люди. Она видит только их ботинки, черные, крепкие. Практичные. Первая мысль Лео: «Нина скажет, что ботинки — полный отстой».
— Эй, милая! Как ты? Пришла в себя?
Лео пробует пошевелиться, сесть, но чьи-то руки укладывают ее обратно. Руки осторожные, но незнакомые, и Лео хочет их стряхнуть, однако они опять не дают ей двигаться.
— Я вас не знаю, — пытается выговорить она, но во рту полно крови, такой мерзкой на вкус, что у Лео начинается рвота.
— Ложись, ложись, — настаивает голос. Он будто бы уговаривает маленькую напуганную девочку, и Лео сознает, что сейчас она и есть маленькая напуганная девочка. — Просто лежи спокойно, хорошо?
— Нина, — силится произнести она, но ничего не выходит, слова застревают в груди.
Люди кричат, голоса — громкие и страшные, слова — непонятные.