Роза

— Блэар, поскольку вы будете работать на меня и рядом с моим домом, хочу вам напомнить, что часть публики почему-то считает вас исследователем и первопроходцем. У вас репутация человека, которому удалось установить довольно близкие отношения с туземцами — вначале в Восточной Африке, потом на Золотом Береге. Но одно дело выучить их язык, и совсем другое — одеваться как они, или вести себя как они. Вас любят называть «ниггер Блэар». Не поощряйте этого.

Глава вторая

Железнодорожный вагон, в котором ехал Блэар, блистал чистотой и полировкой, словно катафалк; и масляные лампы в нем горели тускло, как свечи. «Единственное, чего мне тут не хватает, — подумал Блэар, — так это букета лилий на груди». Впечатление присутствия на собственных похоронах еще более усиливалось и тем, что другие места в купе занимали двое мужчин и женщина, возвращавшиеся со съезда Общества трезвости. Одеты они были подчеркнуто во все черное, надписи на нацепленных сверху красных лентах гласили: «Чай — напиток, который не опьяняет, а бодрит». Поскольку Блэар так и не побрился в дорогу, он надеялся, что его внешний вид будет отбивать у любых попутчиков желание вступить с ним в общение, однако соседи по купе смотрели на него, словно стервятники на умирающего льва.

Хотя накануне Блэар сильно потратился на хинин и виски, лихорадка продолжала его бить; приступы ее приходили волнами, на пике каждого из них он становился весь мокрым от пота, затем волна на некоторое время спадала, оставляя его совершенно обессиленным. По большому счету, жаловаться ему было не на что. Малярия — минимальная цена за возможность соприкоснуться с Африкой. Наиболее невезучим доставались тропические сувениры куда экстравагантнее: летаргический энцефалит, болотная и желтая лихорадка и всевозможные безымянные экзотические болезни, от которых начинались обильные кровотечения, человека разбивал паралич или же у него вдруг начинал пухнуть язык и раздувался до размеров мочевого пузыря свиньи, пока не перекрывал полностью воздух. По сравнению с подобными вещами малярия казалась мелкой неприятностью, легким насморком, сущим пустяком.

Блэар уперся лбом в холодное вагонное окно. Снаружи проплывала буколическая картинка: за впряженной в плуг лошадью шел фермер; и человек, и животное утопали в море грязи. Сезон дождей по-английски: в этой стране он всегда выглядит именно так. За окном набегали все новые волны темно-коричневой грязи, унося фермера все дальше назад. Блэар смежил веки; к нему подошел проводник, потряс за плечо и спросил, не болен ли он. «У меня глаза такого же цвета, как латунные пуговицы на твоей форме, — подумал Блэар. — Что, по-твоему, я здоров?»

— Нет, все в порядке, — ответил он.

— Если больны, мне придется вас высадить, — предупредил проводник.

Когда он ушел, у сторонников трезвости наступило минутное замешательство. Потом тот, кто сидел наискосок напротив Блэара, облизал губы и признался:

— Когда-то я тоже был таким, как ты, брат. Меня зовут Смоллбоун.

Нос Смоллбоуна был похож на розовую шишку. Черный костюм его блестел — верный признак того, что шерсть подновляли полиролью. Лоб Смоллбоуна был испещрен синими, похожими на татуировку, линиями. Блэар хорошо знал, что такие линии остаются на всю жизнь — они есть у каждого шахтера, их образует угольная пыль, попадающая в порезы, когда человек ударяется головой о верхнюю часть забоя.

— Но моему мужу было ниспослано спасение, — проговорила сидевшая рядом с ним женщина и сжала губы в тонкую ниточку. — Даже несмотря на то, что мы слабы и никчемны.

Перейти в соседнее купе можно было, только пробравшись по наружной стороне вагона[6]. Блэар принялся всерьез обдумывать, не попытаться ли ему сделать это.

— Вы не будете возражать, если мы помолимся за вас? — спросила миссис Смоллбоун.

— Только если вы сделаете это про себя, — ответил Блэар.

— Возможно, он папист[7], — прошептал Смоллбоун жене.

— Или душегуб, — проговорил второй мужчина. — У него была окладистая черная борода; вьющиеся волосы доставали чуть не до самых глаз. «Почти как персидская», — подумал Блэар, такой мог бы гордиться сам Заратустра».

— Я было поначалу принял вас за разжалованного и выгнанного со службы офицера, но, как только вы заговорили, сразу стало ясно, что вы американец. Я вижу, обычно вы все-таки бреетесь начисто, а это свойство артистических натур, итальянцев или французов.

— Господин Эрншоу — член парламента, — пояснила супруга шахтера Блэару.

— Тогда понятно, откуда у него такие манеры.

— А вы быстро заводите себе врагов, — заметил Эрншоу.

— Талант. Спокойной ночи, — ответил Блэар и закрыл глаза.