Роза

И я поговорил с Мункеном Вендтом. Он выслушал меня с большой досадой и огорчился, что ему не придётся наказать лопаря. Он объяснил, как намеревался он с ним разделаться. Я бы держал точило, а Мункен Вендт уж обточил бы до крови руки лопаря, а потом бы его заставил этими самыми руками полчаса целых щупать каменного бога, чтобы каменный Бог всласть натешился его лаской. Я потом свободен, я могу идти на все четыре стороны. Но Мункен Вендт клятвенно обещал укрыть лопаря своей курткой, когда оставит его в ивняке.

— Баронесса не хочет, чтобы ты трогал лопаря, — только и отвечал я на все эти речи.

И вот однажды Мункен Вендт идёт в лес и берёт с собою топор. Я иду за ним следом, и скоро я слышу, как он рубит ивовые заросли. Он разбил бедного каменного бога, осколки побросал в прудок, теперь он валит ивняк и расчищает путь к священной роще. Вот так-то!

— Если и ты со мной, мы идём завтра утром! — сказал на возвратном пути Мункен Вендт.

— Я не могу, — сказал я.

— Ну, так я один уйду!

Мункен Вендт не скрывал, что наутро он собрался уйти, баронесса, кажется, радовалась, она провела вечер с нами и была сама любезность. И — о, загадочная женская душа! Теперь, когда Мункен Вендт нас покидал, ей ни в коем случае не хотелось, чтобы он унёс впечатление о ней как о даме холодной и скучной, нет-нет, ни за что! Я думал: кажется, сейчас её вовсе не тяготит странный, горящий взгляд Мункена Вендта.

Она выгибала руки над головой и выглядывала, как из-под арки. Юбка на ней уж до того была узкая, что словно приклеилась к бёдрам. «Ай-ай!» — сказал Мункен Вендт. Баронесса назвала Финляндию местом своего рождения: там она занималась рождением своих многочисленных дочек и потому называет её местом своего рождения! «Человека, которого я люблю, я бы до смерти измучила лаской», — сказала она. «Ай-ай!» — сказал Мункен Вендт.

О, но я-то уверен, что всё это она плела просто на радостях, что она спасена: Мункен Вендт разбил каменного бога, осколки побросал в прудок, он даже ивняк повалил. И вот теперь он уходит, уходит, она в жизни своей больше его не увидит. С ним столько хлопот, слава Богу, что он наконец-то уходит!

Она потчует нас вином, приносит извинения за отца который, по занятости, не может провести с нами вечер. Мункену Вендту она набивает длинную трубку, а меня угощает печеньем, ведь я не курю.

— А теперь послушайте! — сказала баронесса и вынула из кармана листок бумаги. — Это финские стихи, я их перевела как умела. Они такие странные.

Да, странные это были стихи! И баронесса читала бархатным своим голосом, выделяя каждое слово, порой она почти пела:

«Всё-всё, что на свете, всё-всё...

Помоги, подними меня, помоги!

Весна так тиха, так тихо она затаилась в ночи, и ничего не готовит, не замышляет, только мне расставляет силки. Ах, она не крадётся, нет, и не обрушивается весна, просто — вот её не было, и вот уже здесь, и я во власти весны.

Вот что такое весна.

Всё-всё на свете, всё-всё!

Если б слёзы мои могли веселить твоё сердце, мой милый, далёкий! Ведь ты подарил мне два мгновения счастья, когда я была молода! Всё богатство ты расточил за три драгоценные слова! Но слёз у меня уже нет. Помнишь, я тогда пришла к тебе, и поцеловала тебя, и хотела уйти? А ты оглянулся, ты долго-долго смотрел на меня, я ведь так любила тебя.

Вот что такое — я.

Топор — он нежен и добр, в нём нет яда. Топор не оружие для самоубийц, он не губит, он только целует. И топором поцелованный рот краснеет, и губы раскрываются от его поцелуя.

Вот что такое топор.

И сердце моё я отдаю топору.

Ах, но жизнь — вот она что такое:

Это вечное расставанье с тобой. Вот что такое жизнь. И её не прожить никому, никому, разве найдётся такой, кто зажжёт в голове у себя светоч глупости, чтобы ничего уже не понимать, кроме загадок. О, приди по весне, великий возлюбленный мой, и возьми с собою топор! А я буду стоять под звёздами, и я исцелую топор.

Вот что такое жизнь».

Пока баронесса читала, она всё больше краснела и сбивалась на пение. Она протянула листок Мункену Вендту. Он сказал:

— Фокусы и вздор один!

И листок перекочевал ко мне.

Баронесса совсем смешалась и потерялась от слов Мункена Вендта, словно чтение её было каким-то ужасным промахом, а может быть, ей стыдно стало, что она так выпевала иные слова?

— Поблагодарите же меня за декламацию! — сказала она, чтобы как-то спасти положение. И оба мы её поблагодарили.

— Может быть, его лучше исполнять под музыку? — сказал я.

— Вот-вот! — тотчас подхватил Мункен Вендт. — Ведь эдак ещё хуже будет. Эдак и моя Блисс вам его пропоёт, ха-ха-ха!

Но раз уж Мункен Вендт собирался в путь, баронесса первейшим своим долгом считала его ублажать, и она подлила ему вина.

— Смотритель маяка как-то рассказывал мне о странах, где производят вино. Только вот из паломничества нашего ничего не вышло, а то бы мы сами там побывали.

Мункен Вендт ответил:

— Но и здесь неплохо, сосны, скалы, северное сияние. Есть у меня дома одна нора — вот где хорошо!