Роза

Но ставить так вопрос значило бы обрекать себя на эмоциональный и недальновидный ответ. Такой ответ, который привел бы к остановке всей британской промышленности. Фабрики и заводы опустели бы, паровозы остановились бы и ржавели в своих депо, безжизненные суда оставались бы в доках и у причалов.

Такая постановка вопроса еще и оскорбление науки. Британские технологии совершенствуются с каждым днем. По мере накопления знаний уверенно повышается и безопасность работ.

В конечном счете причиной этой катастрофы вполне могла стать какая-то одна-единственная человеческая ошибка, одно нарушение правил.

Трагично, но ответ похоронен катастрофой. Мы просто никогда его не узнаем.

Из доклада следовало, что жюри совещалось пятнадцать минут, после чего вернулось со своим решением.

Мы, жюри, установили, что семьдесят шесть человек встретили смерть в результате взрыва рудничного газа на шахте Хэнни восемнадцатого января: имеющихся данных недостаточно для того, чтобы сделать вывод, по каким причинам или в результате чьих действий воспламенился газ.

Жюри единогласно отмечает, что шахта, на которой произошло это несчастье, содержится должным образом и вина за случившееся не может быть приписана владельцам вышеназванной компании.

Конечно, от жюри не требовалось высказываться по вопросу о том, лежит ли вина на компании; однако одной этой фразой оно практически уничтожило малейшие шансы семей пострадавших подать на шахту Хэнни в суд.

Блэар, словно произнося тост, поднял стакан с горькой смесью мышьяка и бренди. Что ж, иного решения и быть не могло.

Приложением к докладу шла выписка из журнала регистрации выдачи ламп с полным списком тех, кто в день взрыва расписался за получение лампы. В списке значились имена и жертв, и тех, кто уцелел, и спасателей:

Бэтти, Джордж 308

Пэдди 081

Пимблетт, Альберт 024

Пимблетт, Роберт 220

Твисс, Бернард 278

Джейксон, Билл 091

Смоллбоун, Альберт 125

Список был одуряюще длинным, но главное, как и говорил Бэтти, заключалось в том, что семидесяти шести погибшим соответствовали семьдесят шесть невозвращенных ламп.

Когда девушка с выпученными глазами принесла ужин, состоявший из бараньих отбивных и кларета, Блэар, чтобы принять достойный вид, завернулся в одеяло, словно турецкий паша.

— Все только и говорят о ваших рассказах.

— Каких рассказах?

— Об африканцах и макаронах. Я так смеялась, так смеялась!

— Неплохая история.

— Как вы себя чувствуете, хорошо или не очень?

— Спасибо. Побаливает. Не очень, конечно.

— На улице ужас что творится, сегодня вечером только дома сидеть.

— Меня никуда и не тянет.

— Ой, да, тут для вас письмо.

Девушка извлекла из фартука послание. Руки ее так долго благоговели над кремовым конвертом с рельефной монограммой, что в конце концов девушка уронила письмо, однако Блэар успел подхватить его прежде, чем оно упало на пол. Блэар разорвал конверт и достал листок, на котором было написано: «Приходите завтра в полдень в „Театр-ройял“. Будьте готовы к культурному мероприятию. X.».

Типичный высокомерный вызов от Хэнни, не предполагающий никакой возможности отговориться. «Культурное мероприятие» в Уигане? Интересно, что это такое?

Подняв голову, Блэар увидел, что глаза у девушки выпучились еще сильнее, и понял, что, когда он бросился спасать письмо, одеяло соскользнуло, обнажив у него на боку ряд темных жирных пиявок.

— Извините. Малоприятные создания. Хотя для меня они уже почти как члены семьи.

— Да ну!..

— Точно. У них даже имена есть. Хоптон, Липтрот, Нателл и Мик. — Блэар запахнул одеяло. Девушка стояла на цыпочках, словно ожидая, что теперь у Блэара могут обнаружиться рога или хвост. Она сложила на груди тонкие руки и передернулась:

— Ой, у меня даже мурашки побежали.

— Надеюсь. Девушки, у которых не бывает мурашек, плохо кончают.

— Правда?

— Мурашки — последний признак благопристойности.