Роза Черного Меча

Его тело расслабилось и отяжелело, а она не могла унять дрожь. Оба были в поту и душевно опустошены после минувшего урагана страсти. Он отдал ей все, все до конца — и она отдала все ему. Странное это было чувство, и, улыбнувшись, Розалинда теснее прижала любимого к себе. Да, конечно, он вложил в их соединение все самое лучшее, чем был наделен. Она ощущала это с такой же несомненностью, как ощущала тяжесть его тела, прижимающего ее к грубой мешковине. Но знал ли он, что получил от нее взамен? Понимал ли, что их связывают духовные узы — куда более крепкие чем узы плоти, — несмотря на весь накал телесного наслаждения, которое они подарили друг другу? Нет. Не понять этого он не мог. И она улыбнулась от безграничного счастья.

Он шевельнулся и пальцем легко коснулся ее губ. Открыв глаза, Розалинда увидела, что он всматривается в ее лицо, и прочла в его взгляде радость и нежность.

— Такие улыбки приберегай только для меня. — Наклонив голову, он ласково поцеловал ее, и в этом поцелуе жила не страсть, а какое-то иное чувство, которому не так легко подыскать название. — Только для меня одного.

Она молча кивнула в ответ, и он уронил голову ей на плечо. Потом перекатился на бок, не выпуская ее из объятий. Одной рукой он провел вверх по ее руке, потом вниз и легко коснулся ее груди. И это движение, такое нежное и уместное, показалось сейчас исполненным даже большей интимности, чем все предшествовавшее ему.

Уткнувшись лбом в плечо Эрика, Розалинда улыбнулась, не желая заглядывать в будущее — ни на секунду вперед. Сейчас, когда она лежала в его объятиях после столь упоительных любовных утех, она по крайней мере могла тешить себя иллюзией, что все в мире идет так, как должно идти.

22

Эрик сидел на грубо сколоченной скамье, когда прочие ратники потянулись ужинать. Они несколько раз звали его с собой, но он только молча качал головой. Не еда была у него на уме.

— Может, его Молли дожидается, — загоготал один верзила. — Я видел, как она новичка обхаживала. Сейчас в сыроварне пусто — время самое подходящее. Какой мужик не предпочтет Молли со всеми ее штучками баранине с подливкой?

— У кого брюхо подвело, вот какой. Тогда уж лучше баранина, — добродушно вмешался другой.

Эрик поднял глаза, изобразив на лице что-то вроде усмешки. Хотя их грубое зубоскальство относилось к бойкой молочнице, Эрика от этих шуточек коробило: слишком свежо было в памяти последнее свидание с Розалиндой.

— Вот еще! Она сейчас, не иначе, слишком устала, чтобы пошевеливаться, как мне надо, — ответил он с запинкой. — Видали, какая там дорожка уже протоптана к ее дверям?

— Молли устали не знает.

— Она ж ничего не делает, только лежит раздвинув ноги. С чего тут уставать?

К тому времени, когда сотоварищи удалились в парадную залу, Эрик чуть ли не зубами скрежетал от злости. Но сердился он скорее на себя самого, чем на толпу насмешников. О Молли он и не думал: она не вызывала в нем ни малейшего интереса, тем более что репутация потаскушки была ею вполне заслужена. Всего несколько часов назад он лежал с Розалиндой, и его не отпускало воспоминание об аромате и сладости ее прекрасного тела. И когда о слиянии мужчины с женщиной окружающие судачили так, словно речь шла о случке животных, Эрику становилось тошно. Еще хуже было то, что в прошлом он мог бы припомнить целую вереницу подобных Молли — спутниц боевой лагерной жизни, — покладистых девиц, всегда слетающихся на турниры. Давно был потерян счет тем безотказным любвеобильным прелестницам, которые уединялись с ним в каких-нибудь укромных уголках. Чтобы снять напряжений и усталость дневных трудов, ему достаточно было именно этого — мягкого живота и пары раздвинутых ног.

Но Розалинда — это другое.

Не зная, чем заняться, Эрик вынул нож и поднял с пола крепкий дубовый кол. Рассеянно начав строгать место, где торчал сучок, обтесал слишком толстый конец, заровнял все занозы, и получился увесистый посох-дубинка. В ловких руках работа спорилась, но мысли были не здесь, он вспоминал часы, проведенные с Розалиндой.