Роза Галилеи

Новости единолично поставляет король Хусейн, который неутомимо разрезает какие-то ленточки, принимает, целуясь страстнее Брежнева, высокопоставленных гостей, залезает в вертолет, сходит по трапу самолета, в общем, наглядно демонстрирует, что монаршья жизнь — не сахар. Есть и новости на иврите, они, по-видимому, задумывались в виде сокрушительно подрывной антисионистской пропаганды, но важный толстый усатый ведущий умудряется превращать это в истинную комедию. На Ближнем Востоке живет множество палестинцев, прекрасно говорящих на иврите, но с экрана сводку почему-то читает человек, с ивритом знакомый приблизительно как деревенский фельдшер с латынью. Но главная приманка иорданского вещания — американские недублированные фильмы. Тали синхронно переводит мне «Старского и Хатча», «Человека на шесть миллионов долларов» или «Ангелов Чарли», а если я пропускаю шедевр, то она за обедом дословно пересказывает «Энни Холл» или «Охотников на оленей». В столовой мы обсуждаем все важнейшие события реальности: радуемся победе песни Гали Атари «Аллилуйя» на Евровидении и всесторонне, вдумчиво сравниваем ее с прежним победителем «Аба-ни-би», недоумеваем, почему красавица Офира Навон вышла замуж за старого и толстого президента, возмущаемся путаницей младенцев в роддоме, ужасаемся смерти девочек, задохнувшихся в старом холодильнике, радуемся спасению детей, унесенных ветром на середину Кинерета. Как и вся страна, мы травмированы нападением террористов на ясли кибуца Мисгав-Ам и тревожимся за нашу маленькую Эсти, хотя вероятность теракта у нас ничтожна: Иордания, если не считать иврита на ее экране, с Шестидневной войны сравнительно мирный сосед, и редкие нарушения границы моментально обнаруживаются Цахалом. Террористам на Западном побережье Иордана взяться совершенно неоткуда. Но все же успокаивает, что Итав днем и ночью охраняется солдатами.

Бухгалтера Тали волнует смена лиры на шекель, тяжкое экономическое положение в стране, замораживание ставок и зарплат, повышение налогов, урезание бюджетов. Хорошо, что кибуц защищает от подобных напастей. Волнуют и новости медицины — дети из пробирок, успехи борьбы с раком. Я не сомневаюсь, что до моей старости рак научатся лечить. В чем я сомневаюсь, так это в том, что когда-нибудь состарюсь.

Конечно, происходят на планете и глобальные события — скажем, подписание мира с Египтом, революция в Иране, свержение Иди Амина, избрание Маргарет Тэтчер, провал американской операции спасения заложников, ввод советских войск в Афганистан. Но мы с Тали не пускаемся в открытое море исторических свершений, предпочитая держаться пусть мелких, зато знакомых прибрежных заводей, из которых складывается жизнь: кто как выглядит, кто с кем спит, кто с кем поссорился. Рони напускает на себя важность и делает вид, что он выше сплетен, но жить среди людей и не наблюдать за ними, не обсуждать их поведение с лучшей подружкой невозможно, это часть жизни в коллективе, так складываются репутации.

К слову о репутациях — я все еще считаюсь немного странной, на других непохожей, но уже с крохотным знаком плюс.

У овчарки Ласси родились прелестные щенки. Каждый день хожу любоваться ими, на пятый раз не выдерживаю, беру себе одного — самого славненького. Крохотный, беспомощный щенок жалобно пищит в коробке из-под ботинок и утихает только на руках. Рони качает головой:

— Сашка, это же помесь овчарки с доберманом, а не болонка! Ты его портишь!

Но перестать целовать, тискать и нянчить пушистый комочек невозможно. Его будут звать Шери, «мой дорогой». Паршивец изжевал пластинку и мои лучшие босоножки, а сердиться на него нет духа. Теперь меня повсюду сопровождает тявкающий клубок.

Сегодня вечером устраивают барбекю из дикобраза, попавшего в расставленную ребятами ловушку. Я иду вслед за Рони. Дрор и Эльдад развели огромный костер, немного поодаль, в темноте, в большой клетке кто-то возится. Огромный дикобраз словно знает, что ожидает его, и упорно тычется в прутья уже окровавленным носом. Мне жалко его. Одно дело — куриные ножки в упаковке, и совсем другое — видеть страдание живого зверя, которого вот-вот убьют и съедят. Клетку уносят.

Перекрывая смех и болтовню, Ури играет на гитаре, Ицик — на аккордеоне, ребята запевают старые израильские песни, большинство из них на мотивы советских, из тех, что в России давно плесневеют в репертуаре Зыкиной, а тут исполняются на полном серьезе. Облокачиваюсь на Рони, он обнимает меня, ненадолго засыпаю. Просыпаюсь от соблазнительного запаха жареного мяса, Рони передает мне шампур с нанизанными маленькими кусочками. Дикобраза все еще жалко, и мясо жилистое, но я голодная. В бликах костра все очень красивые и такие родные. У Ури приятный голос.

В ближайшие выходные решено устроить показ мод.

Дафна говорит:

— Саша, ты у нас самая большая модница! Принимай руководство на себя!