Роза Галилеи

— Она просто очень упорная, гордая и упрямая. У нее было много хороших проектов, но начальство ходу им не давало. Ей начальник как-то заявил: «Так вы в своем Израиле строить будете!» Ей стало обидно. Мама говорит, ей захотелось начать новую жизнь. Зато теперь в Иерусалиме по ее проекту уже половину перекрестков в центре города перестроили!

— Ну, раз приехала свою страну строить, значит, сионистка! — уверяет Нимрод.

Его восхищение моей мамой впечатляет и меня. Теперь я знаю, каково это — вживаться в новую жизнь, и понимаю, что все же мать у меня и впрямь молодец.

— А в Израиле тебе нравится?

Это спрашивают абсолютно все израильтяне и с таким любопытством, как будто мое мнение решающее. Но я уже знаю, что им просто очень хочется услышать что-нибудь хорошее о своей стране от тех, кто жил еще где-нибудь, даже если это «где-нибудь» — Советский Союз. Мне и в самом деле нравится — с того сентябрьского дня, когда меня впервые ослепило израильское солнце на иерусалимских камнях, я попробовала вкусный ананасовый йогурт и углядела в витрине на улице Яффо женское кружевное белье.

— А в кибуце?

Тоже. После белокаменной Москвы и желтокаменного Неве-Яакова нравится зелень газонов и буйство цветов, жизнь на природе, бассейн, нравится разъезжать на велосипеде, быть вместе с Рони, нравится напряженность существования в гуще людей, в постоянном общении, даже борьба за место в столовой нравится в момент, когда со мной беседует красивый Нимрод. Особенно нравится уверенность в будущем: отработала свои восемь часов в мастерской, и ты — свободный человек, никаких забот, не надо беспокоиться о деньгах, не надо сдавать никакие экзамены, не надо учиться и волноваться, что из тебя ничего не выйдет.

— Конечно, — довольно кивает Нимрод, — у нас очень высокое качество жизни!..

О качестве жизни тут толкуют постоянно. Создается впечатление, что кибуцники несколько приуныли от того, что в городах у людей теперь и квартиры больше, и образование выше, и машины все доступнее. Даже моя мама с помощью репатриантских льгот приобрела «форд эскорт». Городские все чаще ходят в рестораны и за границу ездят не в порядке общей очереди, устанавливаемой общим собранием. Наш главный и почти единственный козырь — бассейн — не в силах перевесить все эти блага. Амбиция оставаться краеугольным камнем страны вообще давно отброшена всеми, кроме Эстер. Но несколько положений остаются по-прежнему незыблемыми: в кибуце очень хорошо растить детей, кибуцная молодежь — костяк армии, сами кибуцники — соль земли, и тут царят всеобщее равенство и порука. Поэтому гиватхаимники упорно противопоставляют жестокой прозе цифр дохода на душу населения облагораживающую поэзию кибуцного «качества» жизни.

Весь обед я проболтала с Нимродом, счастливая стремительным расширением знакомств среди аборигенов.

На следующий день, узрев дружественную воспитательницу, бодро шагаю к ее столу, но Рути почему-то кисло смотрит в сторону, и мямлит:

— Извини, у нас занято, я обещала занять место для Анат и ее мужа, и Гая… и всех ребят…

Залившись краской, подбираю поднос и пересаживаюсь, но есть не могу — из глаз потоком льются слезы, и остановить их не получается. Кажется, все смотрят на меня. Бросаю проклятый обед и выскакиваю из столовой.

Я надеялась, что никто не заметил унизительной сцены, но ничто не тайно в жизни товарищей, и вернувшаяся с обеда Далия набрасывается на меня с утешениями:

— Да ты не обращай внимания! У Рут в прошлом году роман был с Менахемом, они с Нимродом едва не разошлись, так теперь она боится, что он с ней так же поступит, вот и бросается на каждую, с кем он заговорит!

Я неубедительно делаю вид, что мне все равно, немного потрясенная осведомленностью общественности о личной жизни каждого члена общества. Спустя час заявляется сама бедовая Рути и долго неловко извиняется передо мной, тем самым еще больше подчеркивая меру нанесенной обиды. После ее ухода Эстер тут же уносится в воспоминания:

— У нас Сара изменила Гершону, так он застрелил и себя, и Довика, и ее!

— А что, — рассказы о примусах сбивают меня с толку, — измена была такой редкостью?

Но Эстер уклоняется от ответа, способного очернить память пионеров:

— Другие времена были! Это нынче только в кафе на Ибн-Гвироль норовят посиживать!

Видимо, эта когда-то увиденная и неприятно поразившая Эстер картина разложения нынешнего поколения, понапрасну растрачивающего жизнь по злачным местам, не дает покоя старушке. Чем еще занимаются городские, у которых ни земли, ни хозяйства, Эстер даже вообразить не в силах, знает только, что раз не доят и не пашут, то, значит, сплошь пустяками. Основательница Земли Израильской приводит пример былой похвальной принципиальности:

— Когда кибуц Гиват-Хаим разделился на Йехуд и Меухад, так с теми, кто в Йехуд ушел, мы на веки вечные все отношения порвали!

Я слышала о размежевании, и по сей день поселение Гиват-Хаим Йехуд стоит по другую сторону дороги от нашего Меухада.

— А из-за чего произошел ваш раскол?

— Как из-за чего? — Старушка всплескивает руками. — Они поддерживали партию Мапай, а мы — Мапам!