Роза и червь

— Майор Джейхани со станции «Семирамида» — толковый и преданный человек. Ему можно доверить эту операцию.

— Какой дать уровень допуска, овер-коммандер?

— Полный допуск, — неожиданно ответил Янг. — Секретность в этом деле исчерпала себя. Максимум людей должны знать, что такое чёрный цветок. В ближайшее время я выступлю публично. Идите, коммандер, работайте.

— Есть, овер-коммандер! — Чувствуя, как гора сваливается с плеч, глава разведки чётко кивнул, развернулся и двинулся к выходу.

— Стойте.

Короткий приказ будто камнем упал в душу Радж Кумара.

— Да, овер-коммандер?

— В чём причина вашего позора с группой захвата?

— Мы не были готовы... встретить... сопротивление, — почти прошептал глава разведки. — Торопились. Послали очень маленькую группу. Три бойца в одной машине без сопровождения. Никто не мог и предположить, что они успели обзавестись бандитской «крышей». Мы...

— Довольно. Хватило бы и первого предложения. Погибли три бойца. Три ваших месячных премии будут перечислены их семьям.

— Да, овер-коммандер, — Радж Кумар перевёл дыхание.

— Но этого мало. Пострадал престиж Космофлота. Подумать только, нас побили какие-то бандиты-наземники! Главу ДЕСПО уволить с позором. А эту банду уничтожить до последнего человека. На операцию даю месяц. Дело не самое срочное.

— Да, овер-коммандер. Обещаю, овер-коммандер.

— Теперь идите. — Максвелл Янг откинулся в кресле. — Начинайте заглаживать ваш провал.

Рианнон. Приговор

— Док Зара Мария Сюзанна Янг! По обоим пунктам предъявленного обвинения Совет Колонии Рианнон признал вас виновной. Вы приговариваетесь к пожизненному заключению.

Гвинед Ллойд громко и со вкусом стукнула молотком о председательский стол.

Зал Совета, средоточие официальной власти в астероиде, был отделан дорогими панелями из настоящего дерева. Мозаичные панно из полированных кусочков разных древесных пород изображали какие-то мифологические сюжеты, должно быть, кельтские. На самом крупном панно, что над председательским местом, извивался красный дракон.

Зара Янг пристально рассматривала изысканные узоры его чешуек. Не то чтобы её занимала мозаика. Просто смотреть куда-нибудь ещё — на лучащуюся самодовольством Гвинед Ллойд, на депутатов Совета, тупо кивающих каждому её слову, — было совсем уж тошно. Просто невыносимо.

Зара сидела в передвижном кресле, пристёгнутая к нему так туго, что едва могла шевельнуться — связанная по рукам и ногам, словно опасная буйнопомешанная. Это продолжалось так долго, что она перестала ощущать унижение. Она ощущала лишь физическое неудобство. За весь суд она не проронила ни слова. Теперь ей хотелось, чтобы представление поскорее кончилось, только и всего.

— Увести осуждённую! — торжественно повелела Гвинед. Кресло Зары повернулось к выходу, и уже из-за спины она услышала: — Следующее дело в повестке дня. Либертина Эстевес обвиняется в массовом убийстве. Ввести подсудимую!

Либи! Зара дёрнула головой, но кресло не позволило оглянуться. Где-то сзади вводили через другую дверь её телохранительницу и подругу, и Зара не могла даже взглянуть на неё в последний раз...

А может, это было и к лучшему.

Её кресло дёрнулось, трогаясь с места в сторону выхода. Впереди и позади вышагивали конвоиры. Зара обессиленно закрыла глаза.

Она знала: смертный приговор Либи предопределён. Зара была с самого ареста уверена — и оказалась права, — что ей самой рианнонцы не осмелятся причинить вред из страха перед Максвеллом Янгом. Но рианнонцам нужно было наказать хоть кого-то в полную силу, найти такого виновника, за которого никто не вступится... И Либертина Эстевес идеально подходила на эту роль.

В конце концов, она же действительно кинула ту проклятую гранату.

Зара больше не испытывала ни гнева, ни скорби. У неё не осталось сил на эмоции. Она чувствовала себя сломленной.

Кресло в сопровождении вооружённого конвоя медленно ехало по какой-то пустой магистрали сквозь округлые пещеры полостей и кишкообразные коридоры. Рианнон. Зару тошнило от Рианнон. От этой троицы предателей — Ллойд, Прасада и Бюрократа — её тошнило тоже, от покорно голосующего по указке Ллойд Совета — тем более... А сильнее всего её тошнило от самой себя.

Дура, в который раз повторяла она себе. Какая же я дура. Какая нульдевка. Какая неудачница.

Я провалила всё. Всё, за что бралась. Всё, что я делала, обернулось катастрофой. Меня предали те, кому я полностью доверяла. Да и понятно, почему предали. Кому я нужна, такая нелепая? Какой дурак поставит на мою карту?

Кто за мной пойдёт, если меня оттолкнул собственный отец?

Двери апартаментов открылись перед ней. Кресло въехало в её роскошную и комфортабельную тюрьму. Конвой остался снаружи. Двери закрылись за спиной, и ремни кресла со щелчком расстегнулись. Теперь она могла, наконец, встать...

Могла — но продолжала сидеть. Сил встать не было. Сил не было ни на что.

Сегодня утром, как раз перед судом, она наконец-то получила то, чего так мучительно ждала эти два дня. То, без чего задыхалась как без воздуха.

Отец наконец-то ей написал.