— Я смотрю, вы чем-то сильно озадачены, Иван Андреевич.
— Ага. Сильно. Озадачен. Да… Нет у меня пока поводов для веселья, Мирослав Дмитриевич, — сказал Замятин и поднял на Погодина печальные глаза. — Что вы делали в вечера убийств Заславского и Соболь?
Спонтанно майор решил, что будет действовать прямо. Не любил он ходить кругами да юлить. Не любил и не умел.
— Вы что, меня подозреваете? — Погодин расхохотался. — Как что делал? Кромсал человеческую плоть, разумеется! Хобби у меня такое — макраме из людей делать.
Замятин устало потер лоб.
— Я серьезно, Мирослав Дмитриевич.
— Ну, если серьезно, то, когда потрошили Заславского, я ужинал с девушкой в ресторане в присутствии многочисленных свидетелей. Подтвердить это будет не сложно. А вот когда убивали Соболь, находился дома, работал над докторской диссертацией. Свидетелей у меня нет, но вы можете просмотреть видео с камер наблюдения в подъезде и убедиться, что я вернулся домой около восьми вечера и не выходил на улицу до следующего утра.
Замятин облегченно вздохнул и опрокинул стопку водки. Как минимум, один неприятный вопрос закрыт. Осталось прояснить вопрос номер два.
— Я не просто так спросил вас об этом, Мирослав. Дело в том… В общем, выяснилось, что на прием к Заславскому приходил ваш отец, и разговор с профессором у него был о вас.
— Папа приходил к психиатру? — ошеломленно переспросил Погодин. — Да быть этого не может!
— Ошибка исключена.
Мирослав молчал и смотрел в бокал с красным вином, покручивая в пальцах тонкую ножку.
— Я вас понял Иван Андреевич. Позвольте мне самому пообщаться с отцом. Но уже сейчас я могу заявить совершенно точно, что к этим убийствам он никакого отношения иметь не может. Я говорю это не потому, что я его сын, а потому, что очень хорошо знаю этого человека, — уверенно сказал Мирослав.
Сказать — сказал, а сам поймал себя на мысли: а так ли уж хорошо он знает своего отца на самом деле? Нет-нет, его причастность к убийствам Мирослав отрицал категорически, никаких сомнений в этом быть не могло. Насторожило его другое: еще секунду назад он и подумать не мог, что его отец обратится к психиатру. Он всегда казался уверенным и спокойным, довольным жизнью. Зачем ему психиатр? Неужели Мирослав чего-то недоглядел? Неужели его отца что-то мучило, а он понятия об этом не имеет? Пока Погодин размышлял, разглядывая бордовую жидкость, майор принял решение.
— Хорошо, давайте так. Но я попрошу вас сообщить мне алиби вашего отца в даты убийств, которое я мог бы проверить.
На том и сошлись. Мирослав решил для себя, что обязательно поговорит с отцом и все выяснит, а пока отпустит неприятную мысль — проблемы надо решать по мере поступления. Зачем портить себе вечер мнительными размышлениями?
Как раз в этот момент к их столику подбежала девушка. Запыхавшаяся, копна вьющихся мелким бесом светлых волос топорщится во все стороны. Одета она была в джинсы и заправленную в них голубую рубашку, с закатанными до локтей рукавами. На слегка загорелой коже золотились тонкие волоски.
—
Увидев гримасу на лице Замятина, Мирослав окончательно смирился с тем, что минорным мыслям не найдется места в этом вечере.
— Не Суслик, а Сусликов, — бесстрастно поправил майор и указал рукой на свободный стул. — Это моя коллега из Норвегии, опытом приехала обмениваться, — пояснил он Погодину.
— Я есть Лис. По-русски Василиса, — она энергично пожала Мирославу руку.
— Василиса? — удивленно перепросил он.
— Да, мой бабушка был русский и очень смешной. She has chosen my name.
— I see, — с улыбкой кивнул Мирослав. — Предпочитаете вино?
— Нет. Я буду пить водка, как русский людя, — ответила норвежка, взглянув на Замятина. Тот ее порыв, кажется, не оценил. Так и остался сидеть с кислой физиономией.
— Наша иностранная коллега выдвинула версию, что убийца выбирает своих жертв по принципу грехопадений, как в фильме «Семь». Если исходить из этого предположения, то Соболь убили за похоть, Заславского — за гордыню. Но причем здесь Таро? — перешел к делу Замятин.
Погодин задумался.
— Скорей всего, ни при чем, — наконец, ответил он. — Во-первых, убийца сообщил, что в Бога не верит, помните надпись «Бога нет»? Во-вторых, как соотнести смертные грехи по христианству с картами, я пока не понимаю: карт двадцать две, грехов — семь. Но я подумаю над этим предположением.
Замятин кивнул.
— Давайте про Орден.
Мирослав начал рассказывать про свое посвящение. Лис слушала, как завороженная, майор поигрывал желваками.
— Значит, право на убийство вы в этом Ордене все-таки получили? — уточнил Замятин, услышав пересказ телемитской декларации прав человека — «Человек имеет право убивать тех, кто воспрепятствует этим правам…».