Роза и шип

В мгновение ока Рубен остался один. Единственным утешением было то, что принцессе ничего не грозило. Ариста определенно знала мальчишек, и это лишь усугубляло унижение. Мало того, что мальчишка младше него одолел и высмеял Рубена на глазах у принцессы, так она еще и встала на его защиту.

«Ты же видишь, он не умеет драться мечом! Он даже не умеет ездить верхом. Он слуга, всю жизнь колол дрова и носил воду».

Рубен стоял, глядя на меркнущие небеса и сгущающиеся тучи, которые напоминали занавес в конце спектакля. По его щекам катились слезы. Он никогда не плакал, хотя его часто били. Он привык к боли и оскорблениям, но это было другое. Рубен всегда подозревал, что бесполезен; теперь сомнений не осталось. Кем бы они ни были, пусть бы лучше убили его – по крайней мере, не пришлось бы жить с позором.

Он вытер лицо грязными руками и огляделся. С приближением ночи над водой сгустился туман, в окнах далеких ферм мерцали огоньки. Меланхолия сбежала. Либо последовала за остальными, либо просто знала, что пора возвращаться в стойло.

Рубен Хилфред сунул одолженный меч в ножны и зашагал домой.

* * *

Добираясь до замка, он сильно устал. Заглянул в конюшню и увидел Меланхолию и Тамариска в своих стойлах. У Рубена было разбито сердце, его здорово поколотили, он полдня трудился в конюшне, а потом прошагал много миль в сумерках; сил у него почти не осталось. Тем не менее он задержался на полпути через двор, чтобы посмотреть на замок – и на башню.

Чудесный осенний день сменился промозглой осенней ночью. Ветер поднялся вместе с полной луной, которую скрыли темные тучи. Черные ветки деревьев скрюченными пальцами скребли по мрачному небу, и срывавшиеся с них листья кружили по двору. Было холодно, факелы трепетали на ветру. Подобные ночи во время сбора урожая тревожили Рубена. Предчувствие смерти таилось в каждом углу. Вскоре снега укроют землю, словно саван мертвеца. С этими мыслями Рубен высматривал хоть какой-нибудь знак в окне башни. Однако света не было.

Его окатила знакомая смесь эмоций – в первую очередь облегчение, но и разочарование.

В казармах Рубена встретил храп дюжины мужчин. Вонь выставленных для просушки сапог мешалась с запахами пота и кислого пива. Рубен с отцом жили в собственной комнате, но до роскоши им было далеко. Бывший чулан с трудом вмещал две койки и стол. До прихода Рубена это было неплохое пристанище, награда, полученная его отцом на королевской службе.

В каморке горела лампа.

– Ужинал? – спросил отец.

Ни слова о том, где он был. Отец никогда не интересовался подобными вещами, и лишь недавно это стало казаться Рубену странным. Хилфред-старший лежал на своей койке, сняв ботинки, его портупея, кольчуга и туника занимали крючки и полку. Поясной ремень и три кожаных кошеля, которые отец всегда на нем носил, были аккуратно сложены рядом с кроватью – в пределах досягаемости. Рубен знал, что в одном кошеле хранились монеты, а в другом – точильный камень, но понятия не имел, что находится в третьем. Ричард Хилфред лежал, прикрыв рукой глаза. Так он спал каждую ночь. Отец не брился несколько дней, и его щеки и подбородок покрывала густая черная щетина, напоминавшая звериный мех. В угольно-черных волосах пробивалась седина. Волосы Рубена были пепельно-русыми, и он вспомнил слова Эллисона о его матери.

– Я не голоден.

Отец опустил руку и, прищурившись, посмотрел на сына.

– Что случилось?

«Вопрос? С каких это пор?»

– Ничего, – ответил Рубен и сел на свою койку, с горечью подумав, что отец один-единственный раз проявил к нему интерес, а он совсем не хочет с ним говорить.

– Где ты взял этот меч?

– Что? – Рубен совсем забыл про меч. – О… Иэн заставил меня взять его.

– Взять куда?

«Четыре вопроса подряд. Это любопытство, забота – или все дело в том, что скоро мой день рождения?»

В это время года отец всегда отличался вспыльчивостью. Когда Рубен жил с теткой, он навещал отца только в свой день рождения – один раз в год, каждый год. Отец ни разу не обнял его и обычно орал, распространяя запах спиртного. Когда тетка умерла и отец забрал Рубена в замок, тот плакал. Ему было одиннадцать, почти двенадцать, и Ричард Хилфред решил, что он слишком взрослый для слез. Отец побил его. Рубен больше не плакал – до этого вечера, когда увидел, как принцесса скачет прочь, унося с собой его надежды.

– Принцесса хотела прокатиться, – объяснил Рубен. – А Иэн велел мне сопровождать ее.

Отец сел, и кушетка под ним заскрипела. Он долго молчал, пристально глядя на сына, пока тот не почувствовал себя неуютно.

– Держись от нее подальше, слышишь?

– У меня не было выбора. Она…

– Мне не нужны твои оправдания. Просто держись подальше, понял?

Рубен кивнул. Он давным-давно научился не спорить с отцом. Сержант Ричард Хилфред умел обращаться с непокорными мужчинами. Он отдавал приказ – и ему подчинялись, иначе кто-то лишался зубов. Так поддерживалась дисциплина в страже, в казармах и в их каморке.