Роза и тис

– В том, что произошло, есть и наша доля вины, – сказала она, – и мы не можем ее с себя снять. Нам было известно, что собой представляет майор Гэбриэл. Мы предложили в качестве кандидата чужого нам человека, у которого нет ни истинных убеждений, ни традиций, ни элементарной честности. Мы знали, что этот человек – авантюрист, но приняли его, потому что у него были определенные качества, которые нравятся массам, – блестящее военное прошлое и безусловное обаяние. Мы были готовы к тому, чтобы он нас использовал, потому что сами собирались использовать его. И оправдывали себя тем, что нужно идти в ногу со временем. Однако если и есть хоть что-то реальное, хоть какой-то смысл в традициях консерваторов, то партия обязана придерживаться этих традиций. Наши интересы должен представлять человек пусть не блестящий, но искренний. Человек, чьи корни – в этой стране. Человек, готовый взять на себя ответственность за тех, кто от него зависит, не стыдящийся своей принадлежности к высшему классу, – ибо он принимает не только привилегии, но и обязанности этого класса.

Это был голос уходящего regime[27]. Я не любил его, но уважал. Время рождало новые идеи, новый образ жизни, сметая прочь обломки старины, но леди Сент-Лу как образец всего лучшего, что было в прежней жизни, – стояла нерушимо. Это – ее место, и она не сойдет с него до конца.

Об Изабелле она не говорила вовсе. Сердце леди Сент-Лу было ранено слишком глубоко. По бескомпромиссному убеждению старой леди, Изабелла предала свой собственный класс. Старая педантка могла оправдать Джона Гэбриэла – он низкого происхождения и законов для него не существует. Для Изабеллы оправданий не было: она предала крепость изнутри.

Зато об Изабелле постоянно говорила леди Трессилиан. Она обсуждала случившееся со мной, потому что не могла ни с кем поговорить, а я как инвалид, видимо, не шел в счет. Полная материнского сострадания к моей беспомощности, она считала чуть ли не своим долгом откровенничать со мной, как с сыном.

Эделейд, по словам миссис Трессилиан, была неприступна; Мод сразу же обрывала разговор и уходила с собаками из дома, а большому и доброму сердцу леди Трессилиан в одиночку не снести такую тяжесть. Она не могла поговорить с Терезой, так как чувствовала, что это непорядочно по отношению к своим. Но в разговорах со мной леди Трессилиан не испытывала неловкости. Она знала, что я любил Изабеллу.

Леди Трессилиан любила Изабеллу горячо и нежно, не могла не думать о ней и по-прежнему была ошеломлена и озадачена ее поступком.

– Так не похоже на Изабеллу... так не похоже! – повторяла леди Трессилиан. – Этот человек, должно быть, околдовал ее. Он очень опасен! Я всегда так думала... Изабелла была такой счастливой... Абсолютно счастливой. Она и Руперт, казалось, были созданы друг для друга... Я не могу понять! Ведь они были счастливы – были! Вы тоже так думаете, не правда ли?

Осторожно подбирая выражения, я подтвердил ее слова, хотя мне очень хотелось добавить, что порой одного только счастья бывает недостаточно. Но леди Трессилиан вряд ли могла бы это понять.

– Мне все кажется, что этот ужасный человек каким-то образом загипнотизировал ее и увлек за собой... Но Эдди говорит: «Нет!» Она говорит: «Изабелла никогда ничего не сделает не по своей воле». Я, право, ничего не понимаю!

Я подумал, что тут леди Сент-Лу, пожалуй, права – Вы полагаете, они поженились? – спросила вдруг леди Трессилиан. – Как по-вашему, где они?

Я в свою очередь спросил, не было ли вестей от Изабеллы.

– Нет. Ничего. Ничего, кроме того письма, которое она оставила. Оно было адресовано Эдди. Изабелла писала, что не надеется на ее прощение и что это, вероятно, будет справедливо. И еще она написала: «Вряд ли стоит говорить, что я сожалею о боли, которую вам причиняю.

Если бы мне действительно было жаль, я бы этого не сделала. Думаю, Руперт поймет, а может быть, и нет. Я всегда буду любить вас, даже если никогда больше не увижу».

Леди Трессилиан подняла на меня глаза, полные слез.

– Бедный мальчик милый Руперт! Мы все так его полюбили!

– Наверное, он тяжело это перенес?

Я не видел Руперта Сент-Лу со дня бегства Изабеллы.

Он уехал из Сент-Лу на следующий день. Я не знаю, где он был и что делал. Неделю спустя он вернулся в Бирму в свою часть.

– Он был так добр к нам, – продолжала леди Трессилиан. – Но Руперт не хотел говорить о случившемся. Никто не хочет об этом говорить. – Она вздохнула и со слезами на глазах покачала головой. – Но я не могу не думать о том, где они и что с ними. Поженились или нет? Где будут жить?

Мысли леди Трессилиан были чисто женскими. Я понял, что в ее мечтах уже начала рисоваться картина семейной жизни Изабеллы: свадьба, дом, дети. Леди Трессилиан легко простила Изабеллу. Она очень любила ее. То, что сделала Изабелла, было ужасно, позорно; она подвела свою семью – но в то же время это так романтично! А леди Трессилиан была в высшей степени романтична.