Роза и тис

– Как ты думаешь, это моя болезнь заставляет меня видеть все... не правильно?

Тереза поняла, что я имел в виду. И ответила, что болезни, подобные моей, по ее мнению, скорее помогают видеть вещи такими, какие они есть на самом деле.

– Ты хочешь сказать, что теперь я вижу Дженнифер такой, какая она есть?

Тереза ответила, что имела в виду не совсем это. По ее мнению, теперь я вряд ли могу понять Дженнифер лучше, чем прежде, но зато я сейчас точно знаю, как действует на меня ее присутствие.

Я спросил у Терезы, что она сама думает о Дженнифер. По словам Терезы, она всегда находила Дженнифер привлекательной, милой, но совершенно неинтересной.

– Как ты считаешь, она очень несчастна? – мрачно спросил я.

– Да, Хью, я так считаю.

– Из-за меня?

– Нет, из-за себя самой.

– Она продолжает винить себя в той аварии и постоянно повторяет, что подобного никогда бы не случилось, если бы я не ехал на встречу с ней. Но это же глупо!

– Да, пожалуй.

– Я не хочу, чтобы она себя этим изводила. Не хочу, чтобы она была несчастна.

– Полно, Хью, – возразила Тереза. – Оставь ей хоть что-нибудь!

– Что ты имеешь в виду?

– Ей нравится быть несчастной. Неужели ты до сих пор этого не понял?

Мышление моей невестки отличается холодной ясностью, что нередко приводит меня в замешательство. Я сказал, что ее замечание отвратительно.

– Возможно, – задумчиво произнесла Тереза, – но теперь сказанное мною не имеет значения. Тебе не нужно больше убаюкивать себя сказочками. Дженнифер всегда нравилось сидеть и вздыхать, как все у нее плохо. Она лелеяла эти мысли и взвинчивала себя. Однако если ей нравится так жить, почему она не должна этого делать? Знаешь, Хью, ведь мы не смогли бы жалеть человека, если он сам не испытывает жалости к самому себе. А жалость всегда была твоей слабостью и мешала тебе видеть вещи в истинном свете.

Я испытал кратковременное удовлетворение, обозвав Терезу крайне неприятной женщиной, на что она ответила, что, вероятно, я прав.

– Тебе никогда никого не жаль! – продолжал я.

– Нет, почему же, в известном смысле, мне жаль Дженнифер.

– А меня?

– Не знаю, Хью.

– И тот факт, что я – искалеченная развалина, которой незачем жить, тебя никоим образом не трогает?

– Я не знаю, жаль мне тебя или нет. Значит, ты просто должен начать жизнь сначала и построить ее в совершенно другом ключе. И это может быть очень интересно.

Я объявил ее бесчеловечной, и она, улыбаясь, вышла из комнаты.

Тереза мне очень помогла.

Глава 3

Вскоре мы переехали в Корнуолл.

Тереза как раз получила наследство от своей двоюродной бабушки – дом в Корнуолле, в Сент-Лу. Лечивший меня врач настаивал на том, чтобы я уехал из Лондона. Мой родной брат Роберт – художник-пейзажист, «с извращенным», по мнению большинства людей, видением природы, был мобилизован во время войны, как и большинство представителей его профессии, для службы в сельском хозяйстве.

Так что все складывалось как нельзя лучше.

Тереза отправилась туда пораньше, чтобы подготовить дом к нашему приезду, а меня (после того как я успешно заполнил множество анкет) доставили туда в специальной карете «Скорой помощи».

– Ну как тут? – спросил я Терезу на следующее утро после приезда.

Она уже успела во всем разобраться. Здесь, по ее словам, существует три отдельных мирка. Во-первых, старая, выросшая вокруг гавани рыбацкая деревня с домиками, крытыми шифером, с островерхими крышами, с надписями на фламандском, французском и английском языках; во-вторых, расположившийся за рыбацкой деревней современный туристический поселок: большие роскошные отели, тысячи маленьких бунгало и множество пансионов, где кипит бурная жизнь летом и замирает зимой. И наконец, в-третьих, замок Сент-Лу, где правит леди Сент-Лу, престарелая вдова лорда, – ядро иного уклада жизни, традиции которого извилистыми тропами и улочками тянутся к старинным домикам, приютившимся в долине подле древних церквей. «В сущности, это местная знать», – заключила свой рассказ Тереза.

– А куда мы относимся? – заинтересовался я.

Из рассуждений Терезы выходило, что мы относимся к местной знати, потому что Полнорт-хаус принадлежал ее двоюродной бабушке, мисс Эми Треджеллис, и он не был куплен, а перешел к ней, Терезе, по наследству, так что мы «свои».

– Даже Роберт? – спросил я. – Несмотря на то, что он художник?

С ним, по признанию Терезы, труднее. В летние месяцы в Сент-Лу слишком много художников.

– Но он мой муж, – величественно заявила Тереза, – и, кроме того, его мать из бодминской знати.

Я спросил Терезу, чем мы здесь будем заниматься. Вернее, чем она собирается заняться. Что касается меня, то тут все было ясно: я всего лишь наблюдатель.

Тереза, по ее словам, намеревалась участвовать во всем, что происходит в Сент-Лу.

– А именно?

– В основном займусь политикой и садоводством.

Немного поработаю в «Женском институте»[1] и приму участие в таких делах, как чествование солдат, вернувшихся домой. Но главное политика! В конце концов, вот-вот начнутся всеобщие выборы.

– Ты когда-нибудь интересовалась политикой?