Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

Пришлось мне выслушать и мнение Гэбриэла. Он продолжал со мной откровенничать. Насколько я понял, лорд Сент-Лу ему не нравился, что, впрочем, было вполне естественно, так как Руперт перехватил большую часть его популярности.

Весь Сент-Лу был взбудоражен прибытием законного владельца замка, коренные обитатели гордились древностью титула, многие еще помнили его отца. Те, кто поселился в этих краях недавно, тоже как истинные снобы[82] были приятно взволнованы.

— Отвратительное стадо баранов! — возмущался Гэбриэл. — Что ни говори, просто удивительно, до чего англичане любят титулы!

— Не называйте корнуоллца англичанином![83] Неужели вы этого еще не усвоили?!

— Просто случайно сорвалось с языка. Но это правда, не так ли? Они либо раболепствуют, либо кидаются в другую крайность, объявляя все титулы фарсом, что, по сути дела, тот же снобизм — снобизм навыворот!

— А как относитесь к этому вы сами? — спросил я.

Гэбриэл ухмыльнулся. Он всегда чутко реагировал на любую шпильку, направленную в его адрес.

— Я, разумеется, сноб навыворот. Больше всего на свете я хотел бы родиться Рупертом Сент-Лу.

— Вы меня удивляете!

— Есть вещи, с которыми нужно родиться. Я бы все отдал за то, чтобы у меня были такие ноги, как у него, — задумчиво произнес он.

Мне вспомнились слова леди Трессилиан на собрании, когда Гэбриэл впервые выступил с речью, и подивился тому, насколько он чувствителен и раним. Я спросил, не думает ли он, что Руперт Сент-Лу перехватил у него часть популярности.

Гэбриэл размышлял над моим замечанием, не проявляя ни досады, ни раздражения.

— Все нормально, — сказал он. — Лорд Сент-Лу не является моим политическим оппонентом, так что его приезд — всего лишь дополнительная пропаганда в пользу консерваторов. Хотя, если бы лорд Сент-Лу баллотировался (чего, будучи пэром, сделать не может)[84], он, по-моему, скорее всего стоял бы за лейбористов.

— Вовсе нет! — возразил я. — Он землевладелец.

— Ну, конечно, национализация ему бы вряд ли понравилась, но в наше время, Норрис, все так перепуталось. Фермеры и многие рабочие стали лояльными консерваторами, а молодые люди с интеллектом, степенями и немалыми деньгами стали лейбористами, я полагаю, потому что они ничего не умеют делать руками и понятия не имеют, чего хочет рабочий человек.

— А чего же он хочет? — спросил я, зная, что Гэбриэл отвечает на этот вопрос всякий раз по-иному.

— Хочет, чтобы страна процветала, тогда и он сам будет жить лучше. Он считает более вероятным, что консерваторы сделают страну процветающей, так как консерваторы лучше разбираются в финансах, что, в общем-то, вполне резонно. Я бы сказал, что лорд Сент-Лу — старомодный либерал, а уж конечно либералы никому не нужны. Нет, Норрис! Либералы никому не нужны, и вам незачем открывать рот, чтобы сказать то, что вы собираетесь. Подождите результатов выборов и увидите. Они уменьшатся так сильно, что без лупы не разглядишь. Их идеи никогда никому не нравились. Я хочу сказать, никому не нравится средний курс. Он чертовски уязвим.

— Вы полагаете, что Руперт Сент-Лу — сторонник среднего курса?

— Да. Он благоразумный, умеренный человек. Придерживается старого и приветствует новое. Ни рыба ни мясо. Имбирный пряник — вот что он такое!

— Что-что?!

— Вы прекрасно слышали, что я сказал. Имбирный пряник! Пряничный замок! Пряничный владелец замка! — Он презрительно фыркнул. — И пряничная свадьба!

— Невеста тоже пряничная?

— Нет. С ней все в порядке. Просто заблудилась… и попала, как Гензель и Гретель[85], в пряничный домик. Он такой привлекательный, этот пряничный домик! Можно отломить кусочек и съесть. Он съедобный.

— Вам не очень-то нравится Руперт Сент-Лу? Не так ли?

— А с какой стати он должен мне нравиться? Я ему тоже не нравлюсь.

Я подумал, что он прав. Руперту Сент-Лу Гэбриэл вряд ли нравился.

— И все-таки ему от меня не избавиться, — сказал Гэбриэл. — Я буду членом парламента от его территории. Меня придется время от времени приглашать на обед и сидеть рядом со мной на всякого рода собраниях.

— Вы слишком уверены в себе, Гэбриэл. Вас еще не избрали.

— Дело решенное. Должны избрать. Понимаете, другого шанса у меня не будет. Это своего рода эксперимент. Если он не удастся, моя репутация загублена и со мной все будет кончено. В армию я не смогу вернуться, для административной работы не гожусь. Я нужен, только когда идет настоящая драка. Как только война с Японией кончится, мне конец. Ратные дела Отелло[86] никому больше не нужны.

— Отелло мне всегда казался неправдоподобным.

— Ну и что? Просто ревность сама по себе кажется неправдоподобной.

— Ну хорошо, скажем иначе: я никогда не считал его симпатичным. Он не вызывает сочувствие. Его попросту считаешь отъявленным глупцом.

— Сочувствия он правда не вызывает, — согласился со мной Гэбриэл. — Ему не сочувствуешь так, как Яго[87].

— Жалеть Яго? Послушайте, Гэбриэл, у вас невероятно странные симпатии!

Глаза его странно блеснули.

— Вы не поймете!