«Роза» Исфахана

— Успокойся, Марьям. И маму успокой: обязательно скажи, что в Швейцарии ей вернут зрение без всяких очередей и квот. — Джин ласково убрала со лба девушки выбившиеся из-под платка волосы. — Здесь, в миссии, мы, к сожалению, не можем этого сделать, поскольку у нас нет специального оборудования и врачей-офтальмологов. А в Швейцарии твою маму сначала тщательно обследуют, поставят диагноз, и уж потом будут решать вопрос насчет операции. Сколько твоей маме лет?

— Сорок шесть, но из-за слепоты она выглядит настоящей старухой, — ответила Марьям грустно.

— Ну, она ненамного старше меня, оказывается, — улыбнулась Джин. — И если зрение к ней вернется, то и жизнь её непременно преобразится. Вот увидишь, Марьям, твоя мама сразу помолодеет.

— Я даже мечтать об этом не смею, — всхлипнула Марьям, прислонившись головой к плечу Джин. — Если бы вы, ханум, не взяли меня на работу в миссию, я вообще не знаю, как бы мы жили. Из сил выбивались бы да гроши зарабатывали. У нас с сестрой только один выход был — замуж удачно выйти. Но кто ж возьмет в жены дочерей нищего отца и слепой матери? Соседки о нас с сестрой так и судачили: какие, мол, из этих нищенок жены, если слепая мать даже ведению хозяйства их обучить не может? Неумехами, мол, обе растут: ни стирать, ни готовить, ни дом в порядке содержать не способны. Я обижалась, плакала. А отец успокаивал: злые люди, мол, что с них взять? Зато как только вы меня в миссию взяли, соседки мигом рты позакрывали, — злорадно усмехнулась Марьям. — То, бывало, нос от всей нашей семьи воротили и даже нечистоты под забор подбрасывали, а тут с отцом чуть ли ни с другого конца улицы здороваться начали. А уж когда вы несколько раз за мной на машине заехали, так и со мной издалека раскланиваться начали. — Она вдруг снова всхлипнула. — Я отцу уже намекала, что маму в Швейцарии могут вылечить, а он удивляется: неужели, мол, чужие люди могут вот так запросто, ни с того ни с сего и маму вылечить, и жильем нас в своей стране обеспечить, и образование вам с сестрой помочь получить? Тяжелая у него жизнь была, вот и не верит он в добро, да еще и от посторонних людей…

— Ничего, скоро сам во всем убедится, — ободряюще улыбнулась Джин и вытерла концом платка слезы со щек Марьям. — Ты, главное, скажи им, что выезжаем мы через неделю и что брать с собой ничего не надо. Ну, кроме документов и разве что каких-нибудь памятных вещей. Только не забудьте взять результаты обследований твоей мамы у местных окулистов: они понадобятся швейцарским докторам, чтобы узнать, чем была вызвана слепота и как протекала на первых порах. Заодно решите, что будете делать с домом: продавать или родственникам оставите. В общем, начинайте готовиться, времени у нас не так уж и много. Поэтому сегодня отправляйся домой с работы пораньше, — разрешила Джин, — обсуди всё со своими. Если они ехать все-таки не захотят, предупреди меня заранее. Тогда поедешь одна, но предварительно получив здесь, в Иране, разрешение отца. Не побоишься ехать в чужую страну одна, без родственников? — спросила Джин, пристально посмотрев на Марьям.

— А чего мне бояться, ханум? — задорно откликнулась та. — Я же не совсем одна буду, а с вами. Но я все-таки думаю, что родители и сестра со мной поедут. Ради того, чтобы мама вылечилась, отец её уговорит, я уверена. А она привыкла во всем его слушаться.

— Вот и хорошо, — заключила Джин. — Значит, будем надеяться на коллективный отъезд.

— Можно, я сама сделаю вам укол, ханум? — спросила Марьям, указав глазами на термос. — Я умею.

— Нет, Марьям, это очень сложный укол, — мягко отказалась Джин. — Тебе еще только предстоит научиться делать такие. Пойди пока лучше к Франсуа и сообщи ему о нашем скором отъезде. А заодно и доктора Нассири поставь в известность.

— Хорошо, ханум, я мигом, — придерживая тунику, Марьям побежала к двери. — А вам потом кофе принести, ханум? — остановилась она на пороге. — Или чай.

— Лучше чай, холодный, — попросила Джин. — Такой же, как вчера. Я за ночь весь кувшин осушила, — кивнула она на пустой кувшин. — После этого укола всегда очень пить хочется.

— Слушаюсь, ханум, я скоро. — Девушка выбежала в коридор, несильно хлопнув дверью.

* * *

Джин оторвала от упаковки шприц, открыла термос, смешала лекарство с растворителем. Закатав рукав одежды, сделала себе очередной укол. «Вот и еще один синяк гарантирован, — подумала грустно. — И, боюсь, далеко не последний». Бросив использованный шприц и пустые ампулы в термос, закрыла его, опустила рукав, взглянула на часы. По её подсчетам, до визита аль-Балами оставался час, не больше. И почти столько же — до предполагаемой встречи французского атташе с семьей Лахути в Тегеране. Джин вдруг поймала себя на странном ощущении, что впервые не может понять: мчится время или, напротив, тянется с черепашьей скоростью. Напряженные до предела нервы требовали скорейшего разрешения событий, ждать было уже просто невмоготу. Разум же диктовал прямо противоположное: чем медленнее будет тянуться время, тем больше шансов на успешный исход задуманной операции.